– Ты говоришь, что у тебя рушится жизнь. Твоя жизнь не может разрушиться. Это твоя жизнь. Ты ее не лишилась. Она просто стала другой.
– А к своему брату вы так же относитесь? Считаете, что его жизнь не может разрушиться? Что она просто стала иной?
Дана моргнула.
– Да, – ответила она. – Полагаю, что да.
– Звучит убедительно, но я хочу вернуть свою прежнюю жизнь, какой бы она ни была.
Дана покачала головой:
– Знаешь, Джеки, до того, как стать мэром, я была стажером на городской радиостанции. Единственной из стажеров, переживших ту программу. Стажировка на радиостанции – очень опасная работа. Но бывают дни, когда я сижу в этом кабинете, облеченная ответственностью, не соответствующей моему возрасту, работаю в системе, которую едва понимаю, и тоскую по тем дням, когда была стажером. По крайней мере, мне было позволено оставаться молодой. По крайней мере, мне позволяли быть Даной, а не мэром Кардинал.
– Надеюсь, с вашим братом все будет хорошо, – сказала Джеки.
– Он станет таким, каким станет. И мы все научимся мириться с тем, что нас ожидает.
Джеки попрощалась, молча бросив на мэра взгляд.
– До свидания, Джеки, – вслух произнесла мэр.
Джеки потянула дверь на себя. Та не поддалась. Джеки толкнула дверь. Та не поддалась.
– Ах, ну да. Господи, тут и вправду должна быть табличка, – произнесла она, кровоточа.
Вернувшись в отделанную деревянными панелями приемную, Джеки увидела за столом светловолосого мужчину с широкой улыбкой на лице.
– Эй! – окликнула она его.
– Да? – отозвался он, его голос – сама предупредительность.
Это был не тот человек, которого она видела, когда вошла сюда. Она не знала, где видела его раньше, но от его вида ей стало не по себе.
– До вас тут сидел кто-то другой, да? Такой молчаливый старичок?
– Нет-нет, – ответил он, продолжая улыбаться. – Здесь всегда сижу только я. Хорошего вам дня, ладно?
– Конечно. Ладно, – сказала Джеки.