Пятое солнце

22
18
20
22
24
26
28
30

– Имение досталось дальнему родственнику Бессоновой, но он восстанавливать усадьбу не стал. И вообще считал, что это место проклято, «только репей да чертополох чувствуют себя привольно на Змеином холме», – она показала ксерокопию какого-то письма, написанного витиеватым почерком с завитушками. – Однако его сын, Дмитрий Иванович Бессонов, к подобным суевериям относился свысока. К тому же папенька его изрядно поиздержался и оставил ему не так много. Вот Дмитрий Иванович и отстроил здесь ту усадьбу, остатки которой мы можем сейчас видеть. Он долго жил холостяком, пока в тысяча девятьсот десятом году не привез из Петербурга юную супругу Анну, в девичестве Дембинскую.

Перед Зоей легла старинная фотография на плотном картоне с оттиском «К. К. Булла С. П. Б. НЕВСК.ПР. 48 и 75». Миловидная барышня в шляпке, белом кисейном платье и кружевных перчатках застыла перед вечностью с легкой полуулыбкой на лице. На вид ей было лет восемнадцать.

– Анна происходила из старинного польского рода, образование получила в Петербурге, была барышней восторженной и в некотором роде даже экзальтированной. Увлекалась спиритизмом, мистическими учениями, зачитывалась Соловьевым. Вы читали Соловьева, Александрова? Ну конечно, нет. Его философские взгляды касались такой темы, как Вечная Женственность. А она, в свою очередь, очень будоражила поэтов-символистов. Анна их обожала, с некоторыми даже была знакома. Боготворила Блока, писала ему письма. Вот такая она была.

На лице Валентины Петровны появилось мечтательное выражение. Она засмущалась, порывисто встала, подошла к окну. Зоя боялась даже пошевелиться: ей казалось, подай она сейчас хоть какой-то признак жизни, директриса тут же прогонит ее из своего святилища истории. Но Валентина Петровна явно вошла в раж. В ее интонациях зазвучали драматические ноты, голос становился громче, невидимая публика внимала ее блистательной речи.

– Расставание с Петербургом было для Анны весьма болезненным. В глуши ей не нравилось. И то ли от деревенской скуки, то ли от своей страсти к самореализации, она стала изучать историю Змеиного холма. И кстати, большую часть того, что известно об истории Марьи Федоровны, мы знаем благодаря дневникам Анны. Там есть даже записи о том, как она пыталась вызвать дух графини Бессоновой на спиритическом сеансе, но ничего из этого, естественно, не вышло. Позднее Анна разочаруется в спиритизме, который будет называть не иначе как профанацией.

Валентина Петровна вернулась и суетливо уселась за стол. На ее впалых щеках пылал нездоровый румянец. Она протянула Зое еще одну фотографию. Анна Дембинская, уже без шляпки, но зато с красивой высокой прической, сидела в кресле, а позади, положив руку на его спинку, стояла еще одна девушка. На ней была строгая, почти мужская рубашка, длинная монашеская юбка и маленькая шляпка с вуалью. Тень закрывала половину лица, виднелись только губы, сложенные в ироничную усмешку, и светлые волосы, стриженные под каре. Зоя бросила на директрису вопросительный взгляд. Валентина Петровна только этого и дожидалась.

– В тысяча девятьсот двенадцатом году Анна приезжает в Змеиный холм не одна, а с подругой Екатериной Спириной. Вероятно, их связывали очень близкие отношения, потому что они проводили вместе большую часть времени, уединялись в покоях, уходили на длительные прогулки. Под влиянием Екатерины Анна во многом поменяла свои взгляды, и это хорошо видно по ее дневникам. Летом тринадцатого года в усадьбе случаются некие странные события, сразу после которых Анна покидает мужа и уезжает в Польшу к брату Вацлаву. Екатерина же исчезает бесследно.

Зоя уставилась на фотографию. Казалось, проклятие тенью легло на чистые лица двух юных девушек… Что же тут происходит, в этом Богом забытом месте? От чего убежала красавица Анна?

– А еще через год, – продолжила Валентина Петровна уже спокойным, ровным тоном, – начнется Первая мировая война. Дмитрий Бессонов погибнет в битве при Танненберге. Анна Дембинская покинет Польшу, а затем и Европу. Она проживет долгую интересную жизнь, но вдали от России.

Валентина Петровна будто бы забыла о существовании Зои, была занята исключительно своими мыслями и говорила сама с собой.

– Я много, очень много времени потратила на изучение документов. Меня не оставляла мысль, что всё происходящее тут как-то связано… Не нужно обладать каким-то выдающимся аналитическим умом, чтобы заметить закономерность… Раз в пятьдесят лет здесь происходят таинственные события, в которых всегда замешана молодая женщина. И я понимала, что следующий рубеж уже вот-вот наступит. Именно тогда я устроилась сюда на должность директора, благо, квалификация позволяла, и стала ждать. И то, что я видела, только подтверждало мои теории.

– Но если вы знаете, что здесь творится, то почему не пытаетесь остановить это? – Зоя покраснела от душившего ее возмущения. Обладать всей этой информацией и бездействовать? Не помешать Кругловой устраивать ее ночные шабаши? Как так можно! Но она взглянула в глаза директрисе и увидела перед собой усталую немолодую женщину, которая смирилась с собственным бессилием.

– Почему? Потому что я не могу это остановить. Я не могу сделать ни-че-го. Но я могу помочь тебе.

Она бережно взяла в руки самую тоненькую папку и раскрыла ее. В пластиковых файлах лежали ксерокопии тетрадных листов, исписанных мелким убористым почерком.

– Это дневник Анны Дембинской. Та часть, которая сохранилась.

– Сохранилась? – Зою охватила тревога. – Но разве с усадьбой еще что-то случилось, уже после пожара при Марье Федоровне?

– Нет, усадьба осталась цела. Но перед бегством в Польшу Анна сожгла большую часть своих записей за девятьсот тринадцатый год. Лишь эту тетрадь она оставила мужу вместе с прощальным письмом, как собственное оправдание. Я советую вам прочитать это, Александрова. Очень, очень внимательно.

* * *

Зоя укрылась одеялом до подбородка, прижимая к груди папку со страницами дневника. Марина и вторая вожатая Таня проверили комнаты, щелкнул общий рубильник, и во всем корпусе, кроме коридоров, погас свет. Тут Зоя поняла, что не подумала об освещении. Она привыкла, что с экрана телефона или планшета можно читать в какой угодно темноте, и ей даже не пришло в голову: ежевечернее выключение света может стать проблемой. Она определенно не принадлежала к тому поколению, для которого чтение с фонариком под одеялом было привычным делом, но этот способ первым пришел ей в голову. Это оказалось не очень-то удобно, пришлось изрядно изогнуться, к тому же под одеялом было невыносимо жарко. В конце концов она соорудила что-то вроде палатки, отгородившись Милкиной подушкой и натянув сверху одеяло так, чтобы свет фонарика не был заметен из коридора, и принялась за чтение. И через пару минут уже забыла обо всех неудобствах.

Дневник Анны Петровны Бессоновой, 1913 год

Никогда прежде я не стремилась в «змеиное гнездо», чувствуя полную неспособность к жизни в здешних местах. И домашние, и соседи держались со мной отчужденно – казалось, я чем-то выдавала себя, то ли прической, то ли городскими манерами. Мысленным взором я видела желанный для меня Петербург, подруг моих с Высших курсов, книги, театр… Дивный новый мир, который мне тогда открывался, где он теперь? В чем назначение мое? Томиться деревенской скукой, заказывать обеды и вышивать скатерти? Это моя власть? Это моя сила, моя Ewig-Weibliche?[3] Нет, я не могла с этим примириться. Всю зиму я противилась отъезду сюда, но Дмитрий Иванович оставался непреклонен. Он давно отстранился от меня, говорит со мною как с ребенком. Но я уже не ребенок!

Однако всё изменилось в одночасье. Впервые со времени замужества еду в усадьбу с искренним желанием, со страстью. Катюша, невероятная моя Катюша ворвалась в мою жизнь, подобно морскому ветру. Прежде все видели во мне лишь то, что им угодно было во мне видеть, и заведомо знали, что́ мне следует говорить и как поступать. Лишь одна Катюша сразу же разглядела во мне меня, почувствовала мои настроения, будто мысли мои читала. В считанные месяцы в душе моей произошли перемены, подобных которым я ранее не испытывала. Стараниями Катюши я поняла, что способна всё изменить, и теперь отправляюсь в Змеиное полновластной хозяйкой!