Санки

Стрекоза молча подошла, оглядела меня своими огромными очками с девятимиллиметровыми линзами, за что и получила такое прозвище, поводила по столу указкой, убедившись в сказанном, и молча удалилась в глубину класса.

– Тогда Оксана читает за мартышку!

– Ты идиот, – прошептал девчачий голосок мне в спину, и я выдохнул с облегчением. В конце урока в моем дневнике появилась новая красная двойка и пояснение к ней: «Не готов к уроку».

На большой перемене я незаметно улизнул в туалет и просидел в нем до звонка на урок, запашок там не из приятных, если говорить мягко, у меня даже в носу засвербело. Какой-то первоклашка, весь перепачкавшись в собственном дерьме, всхлипывая отмывал руки под струей ледяной воды, что медленно текла из крана. Дождавшись, когда все разошлись по классам, я пробрался в столовую и, подойдя к кухонному окошку слева, заглянул в него, подозрительная тишина царила во всем помещении, грязная посуда привычно занимала все передние столики. Кухарки не было. Немного потоптавшись на месте, я отправился на второй этаж, где уже начался урок математики, озираясь из-за каждого угла: нет ли кого из «троицы» или еще хуже – директрисы, которые непременно поинтересовались бы, почему я гуляю по коридору во время урока. В холле второго этажа завхоз снимал украшения с уже осыпавшейся до середины елки, это нужно было сделать еще пару недель назад, когда первоклашки оборвали всю мишуру и перебили половину игрушек. Елка выглядела отвратительно: засохшая и ободранная, собственно, как и я, может быть, и мне залезть в картонную коробку и отсидеться в ней до следующего года, наверно, тогда все забудут обо мне и я стану новым, свободным человеком? Он поднял глаза и посмотрел на меня, желая что-то спросить, я тут же опустил голову и уверенно зашагал, будто тороплюсь.

– Поможешь снять гирлянду? Нужны еще две руки, – обратился пьяный Петрович мне в спину.

Я постарался уклониться, в результате чего его просьба, словно пуля, пролетела мимо и рикошетом от стены вернулась прямо мне в грудь.

– Конечно! – я кивнул, его шипящий голос показался знакомым до дрожи, и мои колени действительно задрожали.

Еще несколько секунд я стоял к нему спиной, а затем набрал воздуха в грудь и резко развернулся. Несу расплату за свои поступки, размышлял я, делая шаг вперед, эта расплата бесконечна, школа бесконечна, санки бесконечны, жизнь бесконечна…

– Держи здесь, а я залезу на стремянку и раскручу гирлянду сверху, понял? – спросил он, видя мое обескураженное лицо.

Я кивнул и встал там, куда он указал. Петрович залез, сделав несколько шагов по лестнице, и зашелестел ветками ели. На голову посыпались иголки, обрывки мишуры и пыль.

– А ты чего не учишься? – поинтересовался он.

– Вышел в туалет, – за последний месяц я соврал столько раз, сколько не врал за всю свою недолгую бессмысленную жизнь. Поначалу мне было стыдно, я мучился угрызениями совести, вновь и вновь прокручивая свои лживые слова в голове, но сегодня вранье как песня лилось из моих уст, заполняя тайное пространство, будто нужный пазл попадал на свое место.

– Сейчас, сейчас, – из-под потолочного эха доносился голос завхоза.

Гирлянда, похожая на змею, медленно спускалась мне в руки и, сворачиваясь по кругу, ложилась в клубок на полу.

– Я стараюсь быстрее, а то решат там, что ты удрал с урока, – продолжал он. Я поднял голову. – Отругают еще, что столько сидишь в туалете, – усмехнувшись, он опустил голову и посмотрел на меня. Его глаза были налиты кровью, кожа испускала зловоние, шипящий голос проговорил: – За все приходится платить, верно? – он рассмеялся прямо мне в лицо, хоть и стоял на два метра выше.

Я бросил гирлянду на пол и вздрогнул от ужаса. Из его рта посыпались засохшие елочные иголки, они падали на голову и грудь, скользили по рубашке и исчезали под одеждой, будто вживляясь в мое тело. В этот момент раздался звонок с урока, двери классов распахнулись и, толкая друг друга, в коридор хлынули ученики, словно вода на палубу из многочисленных пробоин. Колонка звонка находилась так близко от моих ушей, что ее раздражающий, громкий звон заставил меня зажмуриться, я закрыл уши руками и побежал вперед, но уже через несколько шагов врезался во что-то большое и мягкое.

– Васин! – с неумолимым возмущением произнесла Лариса Николаевна. – Ты почему не был на уроке?

С обеих сторон от нее, немного позади, словно крылья ангела, стояли заплетенные в косы отличницы нашего класса, они злобно и презрительно хихикали, выказывая свою недоброжелательность ко мне.

– Я помогал Петровичу разбирать елку, он сам попросил! – мой ответ был переполнен уверенности, так как это была чистая правда.

Отличницы рассмеялись, большая мягкая глыба, тяжело вздохнув, обошла меня справа, произнеся всего два слова: