– О, Джейкоб. Мне так жаль, прости меня за эти необдуманные слова. Я была рассержена.
– Я понимаю. Именно поэтому ты позволила себе говорить откровенно. На самом деле ты все еще любишь его.
Она молчала. Молчание и было ее ответом.
Все оказалось так просто.
Эмма не в силах была противиться симпатии ко мне потому, что я был так похож на ее утраченного возлюбленного. И я не разбивал ей сердце, ведь она никогда не дарила мне его.
– Я не хочу, чтобы ты возненавидел меня, – прошептала она и опустила голову.
В этот момент, в лучах заходящего солнца, она выглядела такой юной. Мне стало невыносимо жаль ее.
– Я никогда не смогу возненавидеть тебя, ни за что.
Эмма положила голову мне на плечо, и я не отстранился.
Наступили сумерки. Я смотрел, как багровое солнце садилось за горную цепь, тянувшуюся вдоль дороги. Бескрайняя равнина погружалась в печальный серо-голубой сумрак позднего вечера.
– Что он сказал? – спросил я. – О чем вы говорили, когда ты ему позвонила?
– Он почти ничего не говорил. – Эмма вздохнула. – У него был такой злой голос. Он сказал, что мне не следовало звонить.
– Но ты не смогла устоять перед искушением.
Эмма продолжала так тихо, что я едва расслышал:
– Он сказал, что ему некогда, он ужинает с семьей. И повесил трубку. – Когда она подняла голову, я увидел в ее глазах слезы. – Я почувствовала себя такой идиоткой. А потом мне пришлось возвращаться к машине, где ты ждал меня, и притворяться, что ничего не случилось.
Словно острая иголка уколола меня в самое сердце. А в голове вдруг пронеслась неожиданная и дикая мысль: «Неужели мой дедушка мог вести себя как подонок?»
Я обнял ее и прошептал:
– Эмма, мне очень жаль.
– Не надо меня жалеть, – возразила она. – Наверное, мне нужно было услышать это. Чтобы столько лет спустя отпустить его – совсем отпустить.