Утром прислуга обнаружила хозяина в кабинете, в том же кресле. Постаревший, поседевший за одну ночь, он мало напоминал самоуверенного, вальяжного господина, властного в делах. Щепинский испуганно озирался, вопрошая: «Он ушел?.. Ушел?» А, когда прислуга попыталась что-то выяснить, еще сильнее впился пальцами в подлокотники кресла, повторяя одно и то же:
— Архипориус!.. Туда нельзя… Архипориус…
Княгиня Домбровская вернулась с вечера рассерженной. Ее раздражало все! Стоило Ольге вставить слово, княгиня тут же одернула возлюбленную:
— Ты виновата!
— В чем, Катенька? — у Ольги округлились глаза.
— Еще скалишь зубы!
— Скалю? Зубы? Я же не зверь. Так чем я провинилась?
— Своими дурацкими улыбками. Целый вечер только и был рот до ушей.
— Мне надо было плакать? В следующий раз так и сделаю. Только чтобы обрадовать любимую.
Кровь сильнее закипала в жилах княгини. Она готова была растерзать подругу:
— Так и зыркала глазами!
— Фу! Что за выражение: «зыркала»?! Не для княгини, совсем не для княгини.
Ответом послужила оплеуха. Ольга привыкла к хамским выходкам Домбровской, воспитания — ни на грош. Может, когда-то ее предки и впрямь были дворянами (как сама Катя уверяет), однако основное «обучение» она прошла у своей мамаши — хозяйки нескольких пивных ларьков, и у папочки — известного в свое время рэкетира. Но чтобы бить Ольгу…
Последовал недоумевающий взгляд девушки, после чего она получила вторую пощечину. Глаза княгини метали молнии, брызгая слюной, она прорычала:
— Марш в ванную! Смоешь весь свой сегодняшний порок.
Ольга обалдело уставилась на Домбровскую. Можно, конечно, хлопнуть дверью, и никогда больше здесь не показываться. Но что дальше? Тяжелая нудная работа за гроши? Работать она не любила, не хотела, да и отвыкла. И жила только на содержании богатых женщин. Выбирала тех, которые платили ей много. Но эти деньги приходилось отрабатывать.
Только не так же!
— В ванную! — повторила Екатерина и первая туда направилась.
Ольга уже знала, что последует дальше. Домбровская обожала смотреть, как ее возлюбленная моется. Это было для нее высшим пиком экстаза. Некоторое время Ольга колебалась, а затем все-таки подчинилась.
— Раздевайся!