Охота на Лунина

– Непременно, – пообещал Вадим, – только, Илюха, я уже сегодня не успею. У нас с парнями футбол. Я хотел свалить немного пораньше.

– Футбол – это, конечно, серьезная причина, – вздохнул Илья, – ладно, до завтра терпит.

Сам он с детства недолюбливал игровые виды спорта, особенно футбол, поскольку поле, на его взгляд, было слишком велико и бежать за мячом приходилось слишком долго. Причем сам Илья всегда добегал до мяча последним и, как правило, в тот момент, когда надутый воздухом кусок кожи уже оказывался на другом краю футбольного поля. Гораздо больше Илье нравились шахматы. Они никуда не убегали, да и вообще, все их перемещения по доске подчинялись логике. Не всегда логике Лунина, поскольку в шахматы, как правило, играют два человека, но это было и не важно, поскольку именно тот, чья логика была лучше (можно даже, наплевав на тавтологию, сказать, логичнее), тот в конечном итоге и одерживал победу. Единственным недостатком шахмат, во всяком случае, шахмат спортивных, соревновательных, были часы – прямоугольная пластиковая коробка с двумя циферблатами и торчащими на верхней панели кнопками, нажимая на которые можно было остановить или вновь запустить движение стрелок на циферблатах. Конечно же, проблема таилась не в самих часах как таковых, а во времени. Времени, отведенного на обдумывание ходов, всегда оказывалось слишком мало, мало для Лунина, любившего погрузиться в неторопливые поиски лучшего хода, обдумывание предполагаемых ответных действий противника, а затем и своих собственных, последующих контрдействий. Если бы стрелки на часах двигались чуть медленнее, Илья имел бы все шансы стать если не чемпионом, то хотя бы мастером спорта по шахматам, но, поскольку время в часах жило в своем собственном, давным-давно устоявшемся ритме и логике Лунина не подчинялось, чаще всего ему приходилось торопливо сводить к ничьей несомненно выигрышные, а то и вовсе терпеть поражение из-за так некстати упавшего флажка на своем циферблате.

– Я кольца купил, с творогом. – Илья сунул в руки отцу пластиковую упаковку и, усевшись на стоявшую в тесной прихожей табуретку, начал стягивать с ног ботинки.

– С творогом – это хорошо. Пойду чайник поставлю.

– Я тебя в комнате подожду! – крикнул Илья вслед удаляющейся на кухню спине.

Отец ничего не ответил, но этого и не требовалось. Молчание, во всяком случае, так казалось Илье, устраивало их обоих. Вот уже много лет, после того как родители развелись и отец стал жить отдельно, Илья приезжал к нему примерно раз в месяц для того, чтобы просидеть час на старом продавленном кресле, молча глядя на стоящую на столе пустую чашку. Возможно, когда-то, лет двадцать назад или больше, кресло не было ни старым, ни продавленным, но если такое и было, то слишком давно, для того чтобы остаться в памяти. Возможно даже, что когда-то, очень давно, точно больше чем двадцать лет назад, им было о чем поговорить с отцом, у Ильи даже все еще оставались обрывочные детские воспоминания об этих разговорах, хотя подробности уже почти стерлись из его памяти. Помнил лишь, что отец мог дать ответ на любой его вопрос, ухитрившись при этом процитировать кого-нибудь из древних мудрецов или продекламировав стихотворный отрывок, подходящий к избранной теме.

Все это осталось в прошлом, таком далеком и размытом, что даже неясно, как оно когда-то могло быть настоящим. Теперь все разговоры свелись к тому, что отец задавал лишь один вопрос: «Как у тебя дела, Илюшенька?» – а Лунин из раза в раз сообщал, что у него все неплохо, мучительно выдавливая из себя фразы так, чтобы растянуть свой бессодержательный ответ хотя бы минут на десять. Затем Лунин привычно интересовался здоровьем отца, на что тот, беззащитно улыбаясь, произносил всегда одну и ту же фразу:

– Ты же видишь, Илюшенька, я еще жив, значит, ничего пока не изменилось.

После того как пытка общением заканчивалась, они оба замирали в глубокой задумчивости, стискивая в руках чашки с уже остывшим чаем. Отец сидел, неподвижно уставившись в беззвучно работающий телевизор, Илья же, откинувшись на спинку кресла, переводил взгляд от висевших напротив настенных часов на располневшее, отечное лицо отца, а затем вновь к циферблату, чтобы убедиться, что время, определенное для того, чтобы визит не считался слишком коротким, еще не вышло.

Иногда они играли в шахматы. Последние несколько лет Илья стал иногда выигрывать, но своим победам почти не радовался, понимая, что вызваны они вовсе не ростом его собственного мастерства.

– У меня к тебе просьба, – шахматные фигуры с грохотом посыпались на журнальный стол, – я хочу, чтобы ты посмотрел одну незаконченную партию и сказал, кто все же там выигрывает.

– И как я тебе скажу? – Отец словно нехотя оторвал взгляд от экрана телевизора. – Столько фигур, это даже не эндшпиль.

– Мало ли, – Илья поправил белого короля, – вдруг есть какая-то комбинация. Посмотри, если время будет.

Илья прекрасно знал, что после второго инфаркта отец почти не выходит из дома, проводя день за днем перед телевизором на еще более продавленном, чем кресло, диване.

– Время, – отец вздохнул, внимательно вглядываясь в расставленные на доске фигуры, – сколько у меня еще его осталось?

– Прекращай. – Илья фальшиво улыбнулся и еще более фальшиво произнес: – Ты еще до ста лет доживешь.

– До ста? – Отец скептически взглянул на него. – А зачем?

Не найдя что ответить, Илья тоже уставился в шахматную доску.

– Не знаешь? – Отец грустно усмехнулся. – Скажи тогда хоть, кто ходит. Белые?