Охота на Лунина

– Лунин уже было открыл рот, чтобы поправить оговорившегося шефа: «За майора», но, вывернув голову до упора влево, так и остался стоять с раскрытым ртом, разглядывая собственное плечо, на котором отчетливо виднелись не одна, а целых две золотистых звезды.

– За подполковника Лунина! – радостно взвизгнула, хватая бокал с шампанским, Светочка.

Хороший день! Илья обвел любящим взглядом собравшихся вокруг него сослуживцев и залпом осушил бокал с коньяком.

Хороший день! Самый лучший… был. Вчера. При каждом движении голова потрескивала и грозила рассыпаться на множество осколков. Опираясь рукой о стену и зачем-то зажмурившись, Илья ярко представил, как дверь квартиры распахивается и внутрь по-хозяйски входит генерал-майор Хованский, за ним семенит Светочка, делая вид, что первый раз оказалась в квартире Лунина, потом появляется Сережка Ракитин, а за ним еще какие-то люди, которых Илья наверняка знает, но прямо сейчас имена их вспомнить не может. Вся эта толпа, не задерживаясь в прихожей, вваливается в гостиную, посреди которой среди множества обезвоженных, окаменелых черепков недвижимо валяется его, Лунина, безголовое тело, и начинают, отбрасывая черепки в угол комнаты, что-то искать. «Не нашел?» – периодически спрашивают они друг друга, отрицательно качают в ответ головой и продолжают поиски. В конце концов, кто-то самый нетерпеливый, скорее всего Хованский, раздраженно бросает: «А может, и не было ничего?» В этот момент Илья наконец понимает, что именно они ищут. Начальник следственного управления и все его подчиненные ищут и не могут найти мозг Ильи Лунина. «А если и вправду ничего не было? – с ужасом думает Лунин. – Стыд-то какой. Ладно еще, когда майором был. Майор без мозгов – это нормально. Они почти все такие, безмозглые. Но ведь сейчас целый подполковник! Что мама скажет, когда узнает?»

Охватившее его чувство стыда было столь сильным, что Лунин проснулся. В последний момент он ухитрился ухватиться за дверную ручку и избежать падения на пол. «Это же надо – уснуть стоя». Илья несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь насытить кровь кислородом, и, покачиваясь, двинулся на кухню. Там, стоя у распахнутой двери холодильника, он некоторое время пытался сделать мучительный выбор между таблетками растворимого аспирина и бутылкой шампанского, которую кто-то, возможно даже он сам, предусмотрительно положил на нижнюю полку. Неожиданно вышедший из забытья сегмент мозга, очевидно отвечающий за творческое мышление, предложил компромиссный вариант – растворить таблетки в шампанском, но остальные части организма этому решительно воспротивились.

Полчаса спустя Лунин чувствовал себя значительно лучше. Головная боль, благодаря действию аспирина, если и не прошла полностью, то, во всяком случае, стала вполне терпимой, а контрастный душ придал организму дополнительный, столь необходимый ему, заряд бодрости. Илья стоял в прихожей перед зеркалом, дающим возможность разглядеть себя в полный рост. В правой руке он держал чашку кофе, из которой периодически делал неторопливый глоток, зажмуривался от удовольствия, а затем с шумом выдыхал: «Аах!» – после чего вся процедура вновь повторялась. Из одежды на Лунине был только китель, украшенный новенькими, с двумя крупными звездами на каждом, подполковничьими погонами. Издав очередное «Аах!», Илья повернулся к зеркалу боком и попытался втянуть живот. За последние месяцы он несколько располнел. Как полагал сам Лунин, он набрал от силы три, максимум четыре, килограмма. Как обстояло дело на самом деле, выяснить было не сложно, здесь же, в углу прихожей, без дела пылились напольные весы, но оскорблять самого себя недоверием, особенно сейчас, Илье не хотелось. Пять! Пусть будет пять. Все равно не так уж и много. Правда, до этого, еще весной, он и так набрал на пару килограммов больше, чем весил обычно, а обычно он весил килограммов на восемь больше, чем следовало при его росте. Запутавшись в собственных килограммах, Илья вновь повернулся лицом к зеркалу и коснулся рукой заметно округлившегося живота.

– В конце концов, почему бы и нет, – пробормотал Лунин и решительно шагнул в сторону томящихся от безделья весов.

– Да как же так, – с отчаяньем произнес он, дождавшись появления окончательного результата на электронном табло.

Конечно, что-то, например килограмм, можно попытаться списать на все еще зажатую в руке, уже совсем пустую чашку, еще парочку, а то и все три, как-никак звезд на погонах стало вдвое больше, на китель. И все равно оставалось много, слишком много.

«Я толстый? Я толстый», – мысленно спросил себя и так же беззвучно отозвался себе Лунин.

Вспомнив еще один вчерашний подарок, он сунул руку в карман и нащупал сложенный вдвое конверт. В конверте лежала пластиковая карта с легко узнаваемым логотипом крупнейшей в области сети фитнес-клубов. «Годовой абонемент! В любое время суток! С бассейном!» – одно за другим всплывали в голове хвалебные восклицания Ракитина, который на правах друга и вручал Илье этот подарок.

«Я толстый», – пришел к обоснованному выводу Лунин, разглядывая яркий кусок пластика.

Но август не был бы августом, если бы в тот самый момент, когда настроение Лунина было готово испортиться окончательно, не раздался телефонный звонок.

– Илюша, ты как? – послышался в смартфоне неестественно бодрый голос Хованского. – Тяжко?

– Терпимо, Дмитрий Романович, – тут же насторожился Лунин, хорошо помнивший слова, сказанные генералом накануне: «Езжай отсыпайся. Завтра я тебя беспокоить не буду».

– Так это же замечательно, – чрезмерная радость начальника следственного управления с каждым словом становилась все радостнее и чрезмернее, – это же очень хорошо. Ты там чем, дружок, занят? Поди, ничем?

– Ничем, – постеснялся соврать Лунин.

– Чудесно! Просто чудесно! – Градус генеральского восторга достиг предельных значений и был готов вот-вот излиться Илье на ухо прямо из динамика смартфона. – Приезжай тогда ко мне. Посидим поболтаем. Очень уж мне с тобой поговорить охота.

– Дмитрий Романович, – понимание того, что внеплановый выходной кончился, так и не успев толком начаться, не могло помешать Илье предпринять хотя бы формальную попытку остаться дома, – мне ведь сейчас за руль лучше не садиться.

Немного помолчав, Хованский с грустью вздохнул.