За стенами постоялого двора, вдали, копился и катился всё ближе шум, он был обширный, смутный и тревожный. Люди, лошади, сталь… Но Шельма не обращал внимания на новые беды и продолжал успокаивать скакуна. И все во дворе, как ни странно, смотрели на коня, словно он — чудо и невидаль.
— В конях я понимаю мало, — пискнул Голос, и Ула преисполнилась уважения к рассудительности и хладнокровию приятеля Шельмы, — а только как бы не оказался в нашем дворе конь самого графа Рэкста. То есть багряного беса, тётушка. Страннее странного дело выворачивается: конь его всегда при нем. Никто не вправе сесть в седло. Какое там! Повод тронешь без приказа, и не жилец ты… Совсем дело непонятное.
Алый скакун резко встал, всхрапнул… раздумчиво нагнул голову и рассмотрел Шельму, сидящего перед ним на четвереньках. Напоследок конь клацнул зубами, для порядка. И вздохнул спокойно, переступая и поводя боками.
— Мать вашу нах… ды-ык, чтоб меня-а, — восторженно вывел Шельма, протянул руку и осторожно коснулся вспененных конских губ. — Пэм. Алый Пэм! Алый Пэм. Алый… Алый… Ча-а… Пэм. Ча-а…
Шельма повторял эти слова снова и снова, шёпотом и нараспев, как заклинание. Он пьяно, широко улыбался и припадал к копытам, трогал их дрожащими от возбуждения пальцами. Он прослезился от избытка чувств!
— Да, конь беса, — перевёл происходящее Голос. — Мечта хэша. И Шеля — тоже… он жаждал умыкнуть Пэма с того дня, как увидел впервые.
Ула сбросила с ног меховое одеяло и быстро прошла к лежащему без движения седоку яростного коня. Краем глаза она отметила: Шельма уже щупает уздечку и гладит конскую шею, тёмную от пота. Пэм более не скалится, а всего-то доверчиво, устало упирается в крепкое человечье плечо…
Скинутый седок оказался совсем молодым. Он, судя по первому осмотру, не пострадал, при падении потерял сознание даже не от удара — от усталости, а сверх того от страха, который наконец нагнал и одолел бедолагу… Лицо землистое, под глазами тёмные круги. Рубаха насквозь мокрая, мышцы дрожат в спазме, не унимаются — не иначе, мчаться вскачь пришлось долго, без отдыха.
Ула приготовила неразбавленные капли, влила из малого напёрстка в рот беспамятному. Набрызгала крепкой, остро пахнущей настойки на платок и велела присевшему рядом младшему ученику держать у ноздрей больного. Приказала ещё кому-то, не глядя, готовить кровать: кости целы, пострадавшего можно без опаски поднять и унести. И обязательно следует менять холодные примочки на лбу, и ещё…
В запертые ворота вломилось нечто чудовищно тяжёлое! Прочные створки загудели, вроде бы даже прогнулись… Выдержали.
Стало тихо. Ула отвернулась от беспамятного парня, встала, выпрямилась — и настороженно глянула на ворота, чуя за ними беду. Неожиданную и очень большую. Прямо-таки огромную… На улице всё стихло. Только кони переступали и всхрапывали, только позвякивала сбруя. И — ни голоса людского, ни звука шагов, ни скрипа повозок. Будто вымер огромный город.
— Открывайте, — приказал бархатный, великолепно красивый мужской голос. Довольно низкий, но ещё не бас. Весьма властный, но ещё не грубый. — Именем беса. В вашем дворе беззаконно укрыто моё имущество. Я заберу его, я в своём праве. Верну своё и накажу воров. Вы внутри, ворота заперты. Значит, вы — воры.
Шельма уронил повод из дрогнувшей руки. Он тоже обернулся к воротам. Теперь туда смотрели все. Молча, насторожено, а то и обречённо. Старшие ученики опустили оружие. Младшие более не натягивали тетивы, не брали в руки стрел. Как воевать с бесом, когда он прав, а хэша даже нет дома? За что воевать, если конь чужой, а седок его — вовсе незнакомый человек… может, впрямь вор?
— Именем беса и властью его, — повторил чарующий голос.
Ула вздрогнула, будто прямо теперь очнулась от кошмарного сна. Ведь это — явь! Травница поёжилась, чуя пробирающий сквозь шаль ветерок. Бодрый, зябкий… зато — пробуждающий. Ула огляделась, жестом велела скорее унести бессознательного седока. Какой там вор, — прикинула она, в один взгляд рассмотрев простоватое, деревенское лицо, бедную, но опрятную одежду.
Как ни странно, приказа Улы послушались сразу, охотно. Люди переложили на её плечи ответственность… кто назван старшим, тот и должен решать.
Чуть дрожавшие пальцы перебрали бесполезные травы в бесполезном малом коробе… Ула поправила роскошную шаль, подарок Лофра. Теплее не стало, но беспокойство сгинуло. Рука нащупала тонкий нож для резки корней, сжала.
— Укажите имя беса, коим вы прикрываетесь, — резко пропищал Голос. Вытянул кривую свою шейку, и голова дёрнулась, запрокинулась. — Ваш голос не принадлежит известному нам багряному бесу. Имущество же его, и только его именем может быть востребовано.
— Имя моё Альвир, и отныне это мой город, а пожалуй и так: это мой мир, — отозвался чарующий голос из-за ворот. — Воры, ваше время иссякло.
Шельма дёрнулся вперёд, хмуро, исподлобья, глядя на запертые ворота. Ула как-то сразу поняла: упрямец один из немногих во дворе готов взять на себя бремя ответственности. Он намерен выйти на улицу и назваться вором, снимая угрозу с прочих людей «Алого Льва».
ebooksa