— Шель, — травница, наконец, выбрала решение, — а ведь сколько раз говорила я Голосу, что пора искать белого лекаря и править косточки?
— Дык…
— Вас из столицы княжьим указом не выставить, — вроде бы рассердилась Ула, даже заговорила громче. — Медуница в цвет идёт, солнышко играет, по лесу такой дух — не нарадуешься, а вы и не видите, и не чуете!
— Ну дык… — не понял Шельма, но сделал виноватый вид, просто на всякий случай.
Дорн краем глаза отметил: в комнате, за опущенной занавеской, качнулась едва приметная тень. Там упрёки Улы слушают. И там понимают, что такое радость и какой в лесу дух от медуницы…
— И клевер луговой, в два цвета, мягонький, молоденький, весь в сладеньких цветочках. Мой сыночек уж так любил его в книжные узоры вплетать. Даже в золото заглавных букв! — не унялась Ула. — А ты в городе сидишь! А разве то гоже? Ты, конечно, уродился тут и за ворота, пожалуй, не выходил ни разу. Тебе бы кого толкового в проводники, чтоб в лесу не заплутал и ног не сбил с непривычки, — спокойнее и напевнее стала рассуждать Ула. — Сезон-то каков, дожди вон, после укоса так и копятся. Туманы ночами пушатся, зелень кутают, и сами травяным духом пропитаны, и свежим сеном пахнут так… духмяно.
Штора качнулась, взволнованная движением. Дверь без скрипа приоткрылась, выпуская на порог Чиа.
— Матушка, вы не ругайте его, — прошептала Чиа, глядя мимо людей, в тот туман, что травница нарисовала, пообещала словами и вздохами. — Не надо ругать.
— Не ругаю, но скорехоньхо в путь собираю, — Ула улыбнулась, погладила ступеньку, приглашая хозяйку дома сесть рядом, и та сразу пристроилась, положила голову на плечо травницы, прикрыла глаза… — Тропками, а не большой дорогой. Березняками, а дальше сосновым лесом. На Тосэн, глянуть, что там и как. А далее уж вдоль речки. Непременно передать весточку Сото, он живёт в деревне Заводь, я с рождения его знаю. Такой человек тёплый, широкий… Я не видела его давно, вот и хочу узнать: здоров ли его сыночек? Я лечила, мой Ул лечил, как не проведать? А после можно лодкой. Там заводи кувшинок. Стрекозки зашуршат, как лето через макушку перекинется… Камыши у нас в Заводи знатные, сторожевые — будто пики. Я Улу всегда говорила: через такие сам банник не пролезет!
— Стрекозки, клевер, туман… — не открывая глаз, улыбнулась Чиа. — Я бы проводила. Только ему идти из города надо, а мне тут быть приходится. Всем не то дано, к чему они тянутся. Людской удел.
— Твой ноб столь неумён, что запер жену в городе? — нахмурилась Ула. — Да пусть сам плечи под дела подставляет. Проводи Шеля. Я разрешаю.
— А сын? — глаза Чиа распахнулись, тёмные от испуга.
— Я пригляжу.
— А…
Рука Улы мягко, в одно касание, уговорила губы Чиа сомкнуться, запирая умные возражения. Травница погладила темноволосую голову, взглядом указала на двуколку, на Голоса, дремлющего с вожжами в руках.
— А прямо теперь поезжай, покуда не напридумывала себе причин, чтобы отказаться. Гляди, какой день ясный. И ветерок годный, и облако не тяжёлое, не грозовое. И людской мошкары нет, ни гонцов из дворцов, ни вестей про гостей.
Ула выговорила присказку складно, хлопнула в ладоши и рассмеялась. Чиа тоже хлопнула в ладоши и тихонько, осторожно улыбнулась. Посмотрела на мужа — робко, из-под отросшей чёлки, прячущей взгляд…
— Клевер, туман, стрекозки, — вздохнул Дорн. — Матушка, можно мне тоже сбежать из столицы?
— А кто давал обещание Омасе? — укорила Ула.
Дорн пожал плечами, смирившись с тем, что он остаётся — и боясь даже дышать громко, чтобы не спугнуть улыбку жены, такую мирную и тёплую.
ebooksa