— Да Циолковский покрыл в научных целях. Потом какой-то излучатель у него погорел — Эдуардыч ушёл в запой, а чем смывать не знаем. Я хотел керосином, да Крупская возбухнула — мол, вождь, и всё такое… Решили пока так оставить, пускай думают, что монумент. Делегации компартий цветы несут — вдове подспорье. Она их в Москве на крупу меняет…
Дерендяю надоело это суесловие.
— Диббук! — негромко, но внятно позвал он. Ленинская голова передёрнулась, как от электрического разряда, и открыла глаза.
ГЛАВА 48. ПОСЛЕДНИЙ БОЙ
Мир это ад, а ты в нём — жалкий червяк… Так что вытри сперму — и пошли на дело.
Хитлер знал, с какого конца браться за дело — его объявление крутили по Немскому радио каждые полчаса. За любые сведения о точном местонахождении вимана была объявлена премия — ящик водки. В кабинете майора Тамбова было устроено что-то вроде общественной приёмной — народ шёл почесать языками о чудесах, которых в последнее время творилось с избытком, а кое-кто — и просигнализировать на соседей.
Фон Боль с немецкой методичностью записывал показания. Вскоре обнаружилось, что чаще всех всплывает в грязной пене народной молвы имя Чарушихи. Помимо чёрного сглаза и самогоноварения, её обвиняли в сожительстве с лесной нежитью в лице реликтового гоминоида. Это было уже кое-что — за бабкой послали наряд.
Увидев её яйцеобразно выпирающий живот, судмедэксперт Михалыч схватился за голову.
— Вот где чудо — так уж чудо, куда там ваши тарелочки!
— Да это грыжа, охальники! — отпиралась Чарушиха, но даже беглый осмотр показывал, что карга на девятом месяце. Рентген подтвердил — будет двойня.
— И кто ж тебя, старая, столь богато осеменил? — подмигнул Тамбов. — Соседи как один на йети грешат… Молчишь? Лады, поедем в область. Пускай там специалисты разбираются… По научным институтам до смерти тебя замурыжат.
— Не надо в область, всё скажу! — заголосила бабка. — Святой истинный крест, тарелка ваша в Дерендяевом болоте, на дне спрятана… Русалки у неё заместо обслуги. Я прежнему начальнику милиции замучилась сообщать… Оборотень в погонах Карлыч-то ваш был. Ну, да новая власть разберётся, где правда! — Чарушиха суетно перекрестилась на маршальский мундир Гёринга, скучавшего с сигарой у окна…
— Не боись, яга, — кивнул майор, — беременным ветеранам у нас льготы. Дорогу покажешь — считай, ящик водяры твой.
Вскоре всему личному составу было приказано разобрать оружие — и полицейская автоколонна тронулась от здания РОВД в сторону болота. Чарушиха указывала путь. Немецкие романтики по праву заняли место в головном «Гелендвагене». Молчаливая тень бигфута Шаньгу, скользя за деревьями, ревниво сопровождала процессию. А чуть позади, ориентируясь по его вонючему следу, кралась молодая лиса-оборотень.
… Первый луч солнца проник на сеновал. Катя с тревогой глядела на бледный окостеневший профиль возлюбленного: если бы не бьющаяся жилка на виске, его можно было принять за мёртвого. У Левина до сих пор не было случая рассказать ей о своём даре астрального разведчика…
На этот раз, пролетев по сияющему тоннелю, он сразу увидал деда Колю, беседующего с Лили Марлен на взгорке над Дерендяевым омутом. Мазык был явно недоволен царящей внизу суетой — менты, вдохновляемые призывами Хитлера, по очереди ныряли в болото. Поняв, что без акваланга не обойтись, срочно снарядили нарочного в райцентр. Адольф, взяв толстого приятеля под ручку, принялся расхаживать с ним по берегу, развивая свои бредовые концепции:
— Если не накроем папашку с Моисеем на горе, то уж точно доберёмся до сынка… Разгоним кагал на Голгофе, снимем его с креста и заставим ответить на пару вопросов. Что значила, к примеру, злорадная фраза: «Не мир принёс я вам, но меч?» — Зачем принёс, спрашивается? На кого работаем, камрад? «Я и Отец одно»? Яволь, за базар принято отвечать…
— Прошлое им не угодило… — проворчал мазык, прислушиваясь. — Трупы пинать до хрена охотников…
— А что — по-моему, нормальный ход мыслей! — пожала плечами Лили Марлен.
— Херовый ход! Больно умные все стали. Не сегодня-завтра беднягу Яхве и так отключат от зоны Ру.: программы морально устарели, питание ни в Красную армию, мозги — помойка… Так что по любому — гуляй, Вася! Опять же, Ночь Сварога кончается…