Цурюк

— С днём рождения! — приветствовал его Блюмкин.

— Он у меня в марте…

— Благодаря мне вы только что родились во второй раз.

— Спасибо.

— «Спасиба» недостаточно, придётся отрабатывать. Мне глубоко плевать, на что вы там покусились, Левин, но имейте в виду — вы живы до тех пор, пока сотрудничаете со мной, так что приступим поскорее. Мне необходимо знать, где сейчас Сталин. Можете на него выйти?

— Попробую, если угостите папиросой. Боюсь только, он сразу же меня засечёт.

— Это не важно, соврите что-нибудь. Надеюсь, мысли он не читает?

— А вот в этом я как раз не уверен…

— Да шняга это, обычные кавказские распальцовки, — поморщился Яков. — Скорей курите и поехали.

Левин лёг на диван, закрыл глаза и, привычно разогнав вихрь огня от крестца к макушке, вызвал в памяти усатый лик Сталина. Выход произошёл как всегда гладко — но дальше сознание окуталось каким-то клубящимся перламутровым туманом. Он напряг всю свою волю, пытаясь сосредоточиться на образе Кобы — но Кобы нигде не было. Всё, что он смог уловить — это издевательски прозвучавшую фразу с грузинским акцентом: «Время — вперёд!» Тонкое тело, не отягощённое земным умом, восприняло эти слова, как команду — и Левин, пронырнув сквозь пелену, с ускорением понёсся по радужному тоннелю, состоящему, как ему удалось разглядеть, из миллионов цветных картинок, мелькавших слишком быстро, чтобы их осознать. На секунду он испугался, что умер — но тут тоннель закончился, и он увидал с высоты птичьего полёта знакомый пейзаж. Это была Нема, причём, судя по телевышке, Нема его родного постсоветского времени, пробуждающаяся в хмурых лучах осеннего утра.

По трассе, ведущей из города, в сторону Рябиновки двигалась военная автоколонна в сопровождении двух лёгких бронетранспортёров. Вот она замерла перед воротами — и десантники, получив команду, рысью двинулись в обход, беря пионерлагерь в кольцо оцепления. Левин не сразу понял, что его напрягает больше всего в увиденном. И лишь снизившись, он разглядел жирные тевтонские кресты на бортах машин и услышал характерные лающие выкрики команд на немецком языке.

Испуганной птицей он метнулся к посёлку и, заложив вираж над центральной площадью, увидел реющее в лучах восходящего солнца алое полотнище с чёрной свастикой в белом круге над комендатурой.

Ничего не понимая, он инстинктивно ещё раз вызвал в памяти образ Сталина — и тут же очутился в полутёмной избе. По интерьеру Левин узнал жилище таинственного мазыка. Сам дед восседал во главе стола, прихлёбывая из блюдечка травяной чай. По правую руку от него сидела Катя, грызя пряник, а по левую — Иосиф Виссарионович с неизменной трубкой в зубах. Вождь склонился над топографической картой, ковыряя прокуренным квадратным ногтем подстаканник с барельефом, изображающим профиль престарелого фюрера.

— Кто-нибудь всё-таки объяснит мне, что тут происходит? — хмуро поинтересовался Коба.

— Ждём донесений разведки, — развёл руками дед.

— Я говорю в широком смысле! — взорвался обычно невозмутимый Сталин. — С каких пор в Вятской губернии хозяйничают немцы, и что это за рожа с педерастическими усиками на моём подстаканнике? Не пойму, кого этот старикашка мне напоминает.

Тут дверь бесшумно отворилась, и в комнату проскользнула рыжая девчонка в лихо сдвинутом на ухо берете.

— Атас! В Рябиновке зондеркоманда партизан выкуривает, а полицаи пошли в обход по дворам, с овчарками. Край через полчаса будут здесь.

— Погоди, не части, — оборвал её дед. — Давно немцы в Неме?

— Ты чё, старый, мухоморов обожрался? — покрутила пальцем у виска Лили Марлен. — Они вроде всю дорогу здесь. Тысячелетний Рейх от Гибралтара до Урала. Никак, обострение склероза?