— Не знаю. Я его не видел. Он только звонил мне…
— Требовал за них деньги?
— Нет, кое-какие услуги…
— И угрожает опубликовать эти фотографии в прессе… Подонок! — Лариса зло стиснула зубы. — И давно ты их получил?
— Около месяца назад…
— И столько времени молчал. — Она покачала головой. — Теперь я понимаю, почему ты так изменился! Понял, что я уже не та маленькая девочка, которую ты бросил, не так ли?
— Ты же прекрасно знаешь, что я люблю тебя! — По его щекам текли слезы.
— Неужели ты, полицейский, позволишь такому подонку…
— Я никому не позволю обливать тебя грязью! Слышишь, никому!
— Естественно! Ведь эта грязь не только прольется на меня, но и подмочит твою репутацию, — сказала Лариса беспощадно. — И на твоей карьере можно будет поставить крест! Представляю заголовки: «Дочь Комиссара полиции Нью-Йорка — проститутка!» или «Шлюха — дочь Комиссара полиции!»
— Перестань, дочка! — с болью воскликнул он. — Неужели ты никогда не сможешь простить меня?
— Ты обратил внимание на слово «простить»? Простить и проститутка слова от одного корня! Не мучайся, пахан, все в порядке! А фотки-то ничего! — Она ернически подмигнула. — Ты видишь, какая у тебя классная дочка? Послушай, может, выделишь мне немного наличных, а то я на занятия опаздываю? Кроме фотографий, я ничего в сейфе не трогала!
— Да-да, конечно, дочка? — Он суетливо сунул руку в карман, достал портмоне и вытащил из него три сотенные купюры. — Достаточно?
— Более чем! — резко схватив деньги, она пошла к выходу, подчеркнуто вихляющей походкой профессиональной шлюхи, напевая: «Я проститутка, я дочь камергера!..»
В ней боролись два чувства — жалость и отвращение. Сначала, поняв, как отец должен был страдать, получив эти фотографии, она захотела обнять его, поплакать на его груди, но когда увидела его слезы, слабость, ей стало противно: мужик тоже мне! Лучше бы он избил ее, надавал пощечин, чем нюни распускать! Ай да Лассардо! Крысенок! Решил поиздеваться над отцом? Напрасно! Ты еще не знаешь, на что способна униженная женщина! Теперь берегись! Никто не имеет права унижать ее отца. А он унизил и ее… Она опять вспомнила слабого, плачущего папашу. Только она может распоряжаться своей судьбой! Захочет, хоть со всем Бродвеем бесплатно перетрахается! А не захочет — ни за какие бабки никому не даст! Конечно, и Минквуд такая же скотина, что и Лассардо! Просто Лассардо действует открыто, а Минквуд может нанести удар исподтишка. Это единственная разница между ними… Какая же все-таки мразь! Ведь прекрасно знал, что она поймет, кто послал эти фотографии! Или надеялся, что отец ей не покажет? Как бы там ни было, на что бы Лассардо ни рассчитывал, теперь она знает все. Ах, Лассардо, Лассардо, как же ты недалек!..
VI. Савелий в американской тюрьме
В Москву Воронов с Ланой прилетели ранним утром. Предстояло долго ловить машину, но каково же было удивление Воронова, когда прямо за таможенным барьером он увидел добродушно улыбающуюся физиономию Михаила Никифоровича.
— Приветствую вас на родной земле! — бодро проговорил тот, затем протянул букет красных гвоздик Лане и крепко пожал руку Андрею.
— Господи, товарищ полковник, зачем было так хлопотать в такую рань? — смущенно спросил Воронов.
— Откровенно говоря, я с большим удовольствием повалялся бы в кровати, но… — посмотрел наверх полковник.