Это было страшно.
Алексашка отползал от нее, поскуливая, как побитый пес. В его глазах был ужас, а в ушах звучал ее смех, который сейчас стал для Алексашки хохотом какого-то обезумевшего животного. И запах…
Алексашка бросился бежать. За его спиной оставалось логово какого-то безумного зверя.
Это было страшно. Сладостно и запретно. Но это не был его утренний Ангел.
Позже Алексашка все же выглянул в окно. Она уже спала, даже не погасив света и не подняв опрокинутый им при бегстве стул.
Она просто была пьяна. Она лежала голая на кровати, пытаясь во сне укрыться одеялом, и спала с открытым ртом.
Алексашка вышел на лестничную клетку и захлопнул ее дверь. Он уже больше не дрожал и не боялся. Не было никакого безумного зверя, никогда не было. И Ангела — тоже.
Ее хохот, похожий на хохот испуганной ночной птицы, еще звучал какое-то время в его ушах. Потом он перестал его слышать. Как и ее голос.
Он лишь продолжал очень хорошо помнить ее тело. И ничего при этом не чувствовал — просто запечатленная картинка, одна из многих хранящихся в его феноменальной памяти. А в тот жаркий день Алексашка вместе с понятыми проскользнул сначала в ее квартиру, а потом в ванную комнату, и тетя Зина очень боялась, что Алексашка испугается, но он не испугался… а увидел некоторое несоответствие. И в его мозгу возникли странные ассоциации. Родившийся образ требовал дополнения до какой-то целостности. Картинка не давала Алексашке покоя. Надо было или дополнить ее, или избавиться от нее. И он знал, кто ему сможет помочь. Один человечек. Он с ним дружил уже давно и его голос слышал громче голосов всех остальных.
Это была маленькая прелестная девочка, Алеся Прима.
Всю эту весну Алексашка обустраивал территорию школы. Он соорудил клумбу из тюльпанов, которая напоминала плывущий корабль и вызывала не одну восхищенную улыбку. В один из дней детишки вместе с учителем высыпали на улицу погреться на ласковом весеннем солнышке, и им не терпелось посмотреть, что же творится там, за зданием школы, где уже давно работал Алексашка. Они вместе с учителем истории Верой Григорьевной (она поддерживала Алексашкины труды больше всех остальных) отправились за здание школы. И восхищенно замерли — в их школьном дворе, открытый всему честному миру, плыл ало-бело-розовый корабль.
Как фестиваль тюльпанов, как карнавал в неведомых странах… Алексашка стоял рядом, в шляпе-лодочке, сделанной из газеты, и смущенно улыбался.
— Дети, — воскликнула Вера Григорьевна, — смотрите, какая красота!
Восхищение детей длилось недолго. Один из мальчиков неожиданно сказал:
— Алексашка — в голове деревяшка.
Кто-то рассмеялся:
— Эй, Алексашка, дай простоквашки!
Снова смех:
— Алексаш, а это корыто не утонет?
— Прекратите, — сказала Вера Григорьевна, — смотрите, какую красоту он для вас сделал. А кто сейчас не прекратит, завтра может приходить с родителями.