— Может, и так.
— А идет легко. Что твой нектар.
— Да веди уже!
— Надо бы и Коляну нацедить. Промерз он там, поди, до костей.
Старик сунул в карман лафитник, подхватил бутыль:
— Пошли.
К морю спустились скоро, по прорубленной в твердом грунте лесенке, укрепленной дощечками.
— Да вы что там, чаи гоняли, мать вашу! — Колян глядел так, словно вместо приятеля со стариком увидал двух припонтийских кентавров. — Шевелите граблями-то!
— Ты чего шумишь? Покойника побудишь!
— Да живой он!
— Че-го?
— Живой!
— Он же холодный был совсем!
— Ты в такой водице полежи — такой же станешь! Я тут его двигать стал, чтобы, значит, положить сподручнее, оскользнулся, да прям на грудь ему и упал.
И чувствую — дышит! Ухо приложил — вроде и сердце техается, только едва-едва.
— Ну-тка замолкните. Оба, — строго велел старик. Нагнулся, приложил ухо к груди.
— Ну что? Бьется?
Вместо ответа, старик уложил человека на спину, несколько раз сильно, ритмично надавил на грудь, развел руки, свел, снова надавил, набрал в легкие воздуха и начал делать искусственное дыхание.
— Вот дает дед, а, Серый? А ведь он же жмурик был, сдохнуть мне на месте!
Старик сидел над лежащим человеком, по лицу обильно катился пот.