— Есть домик, нет ли, про то — никому не надо знать. А если кто что и слыхал — так я не выспрашивала. Разве что слух дошел: какие-то местные и сильно крутые в это дело заляпаны, а потому деловые перетерли быстренько и распоряжение такое вышло: тишком дышать и от этой поганой гнили подальше держаться, уж больно тухло…
Бойко налил еще рюмку, выпил с маху. Закурил.
— А теперь можно и я тебя спрошу, по старой дружбе…
— Валяй.
— У тебя все же фингал под глазом, у тебя пулевое… Если не там, то где?
— Нель, тебе бы в ФСБ работать!
— Мне своего хватает. Боишься — стукану кому? Сам знаешь, не из таких я…
— Так ведь работка у тебя больно занозистая — только ленивый не зацепит…
— Были соколики, цепляли. И меня, и девок… А только башку потерять — не целку, и все это разумеют добре… Это во-первых. А в-десятых — к нам ведь все обращаются, как взыграет: и братва, и ментура, и особисты… Против природы не попрешь, так-то! А потому мы — вроде как нейтральная территория, с общего молчаливого согласия, а то ведь у нас не публичный дом будет, прости Господи, а блядство сплошное! Уразумел?
— Угу. Ущучил. А что слышно — чей тот особняк был?
— А черт его знает.
— И что, никакие деловые не интересовались?
— Может, и пронюхивали, а им укорот дали, может — по согласию, малява какая была, — а только особняки за Веселым холмом приморские авторитетные не трогают. Знать — сила за ними. А уж какая — не нашего собачьего ума дело. — Женщина вздохнула, посмотрела сочувственно на Сашу:
— А ты, Сашок, уже и квелый совсем.
— Устал сильно. Нель… Я вздремну часик.
— Хоть десять.
— Может, и так. Только, Нель… Если пойдешь куда…
— Поняла, не дура. Только все ж поясни — тебя нет и не было или мы аж с позавчера ведем безвылазную семейственную жизнь?
— Нет и не было.
— Ладушки. Иди уже баиньки, призрак. А то прямо здесь заснешь. Или растворишься.