Любовь и доблесть

22
18
20
22
24
26
28
30

– Брезгуешь? Его превосходительство и великосиятельство Джеймс Хургада тоже брезгует: как же, жечь огнеметами людишек, подыхающих от СПИДа и голода...

На земле, стоящей на нефти и алмазах! Вы, белозадые, вымирающая раса. А я – уничтожаю тех из своих, что уничижают своим ничтожеством величие Черного континента! Как и эти глупые ятуго, смешавшие свою древнюю дикую кровь с той пеной, что течет в ваших жилах! Вы слишком изнежены вашей цивилизацией!

Посмотри на Конга! Вот он – сын городской помойки и горного водопада! Когда-то живот его раздувался от нечистот, а голова была похожа на кокосовый орех на тросточке. Посмотри теперь!

Конг продолжал пританцовывать под ритмичные звуки. Взгляд его делался все более бессмысленным. Внезапно он подскочил к машине, распахнул дверцу.

Громадный черный пес с окровавленной мордой молча, с маху, кинулся на Конга, роняя с клыков желтую пену. Но тот мгновенным движением перехватил челюсти, сухожилия могучего тела закаменели, скрутились в диком напряжении, послышался визг-стон боли... Конг разорвал животное надвое, зарычал утробно, погрузил морду во внутренности, дернул башкой, вырывая зубами кусок печени, поднял окровавленное лицо. Приплюснутый нос, белки, зубы, пережевывающие плоть бьющегося в агонии зверя... Пес был еще жив, хрипел, подергивая лапами.

Выстрел щелкнул сухо, пес затих. Данилов, вышедший из машины, положил плоский пистолет на капот.

Темное лицо Даро Джамирро будто исполнилось странного торжества.

– Ты достал оружие?

– Муки – это высшее предназначение всего живого. Ты нарушил ритуал «нахомэ». Этот проклятый пес мучился оттого, что заслужил свои муки!

– Безжалостными собак делают люди.

– Ты прав. И что из того? Тебе придется ответить по «нахомэ», чужестранец!

– Даро резко повернулся к Зуброву:

– Кто это?!

– Гость Летней Луны.

Джамирро оскалился, взвизгнул:

– Летняя Луна не властна в боли!

– Нгоро так не считают.

– Кто есть нгоро в этих лесах? Никто! Здесь никто не властен, кроме... – Он замолчал, лицо исказилось в мучительной гримаске, но он так и не назвал имя.

Зубр успел вскинуть короткий «скорпион»; на него уже было направлено четыре автомата.

Джамирро скривил презрительно губы: