– Да, Элли.
– Где мы?
– В поселке.
– Странно. А мне снова снилась меловая долина. И свет там был такой же мертвый, как сейчас за окнами. А потом приснилась другая страна... В ней было сияние и не было страха.
Элли встала, подошла к Данилову, шлепая по полу босыми ступнями, прильнула к нему на мгновение, отпрянула, разглядывая...
За окном прогрохотала очередь, еще, и начали стрелять слаженно, густо.
Данилов определил: очереди односторонние, никакого ответного огня. Нападавшие прочесывали пулями уже наверняка пустой поселок. Зачем?.. Какая-то мысль забрезжила, но уловить ее Данилов снова так и не смог.
Элли прильнула к нему, зашептала торопливо:
– Этот мир – чужой. Теперь я знаю точно. И все здесь ненастоящее... И берег, и скалы, и ты... Ты только здесь такой, а вообще – другой. И я – другая... Нет, я понимаю: чтобы жизнь получилась, ее нужно себе выдумать, но...
Как не бывает чужой войны, так не бывает и чужой боли... А люди здесь живут болью и страданием. Слышишь? Это они говорят там, за окнами, они не знают другого языка, кроме языка огня, боли и страха... А мы не желали знать их страх, не замечали его и жили так, словно за окнами – большой цветущий сад. И чужая боль настигла нас.
– Погоди, Элли, потом... – Данилов попытался отстраниться, но у него не получилось: девушка цепко ухватила за плечи и продолжала говорить, сбивчиво, волнуясь:
– Нет, ты дослушай, пожалуйста... Не будет у нас этого «потом». Совсем не будет. У тебя – будет, у нас – нет. Я видела страну, полную сияния... Я хочу туда. Там мой дом. Здесь у меня нет дома.
Олег переглянулся с медсестрой; та кивнула.
– Сейчас тебе дадут лекарство...
Элли улыбнулась:
– И я стану похожей на механическую куклу? Не хочу. Мир и так полон кукол.
Когда мне было двенадцать, отец определил меня в клинику. Эта была очень дорогая частная клиника. Там было очень много хороших людей. Куклы считали их ненормальными, потому что они жили в выдуманном мире. Мы с тобой тоже жили в выдуманном мире. Целый месяц. А в том мире, – Элли кивнула за окно, где сияли мертвенно-ярким светом галогенные фонари и слышались выстрелы, – в разумном, я жить не хочу. Мне там страшно.
– Не бойся, девочка. Мы уедем далеко-далеко. Нам там будет тепло.
– Правда?
– Правда.