Акула,

– Так ты действительно сидел? – спросила Галина после того, как расправились с обедом и перешли к кофе. – А за что тебя упекли?

– Просто так. Выбил дверь не тому, кому надо.

– Депутату, что ли?

– Не, наркоману.

– Так не бывает!

– Как видишь, случается.

– Ну и как там?

– Не курорт, конечно, но жить вполне можно. Если смотреть с точки зрения закона, то смысла в моем сидении было немного. Ведь для чего у нас человека изолируют от общества? Чтобы не смог продолжать преступную деятельность, не скрылся от следствия и суда, не мешал установлению истины – то есть не давил на свидетелей, не убивал потерпевшего и не пытался подкупить следака. Меня достаточно было отстранить от должности, и я уже не мог бы дальше заниматься «превышением власти». Скрываться? Ну много ли ментов подается в бега, когда для них запахнет жареным? Единицы. Большинство пытаются бороться, оставаясь на месте. Или просто опускают руки. Таких, как оказалось, на удивление много. Вроде бы человек не один год в органах отпахал на серьезной должности, пару сотен человек лично за решетку отправил – то есть должен, казалось бы, разбираться в юридических тонкостях. Ни черта подобного! Едва доходит до того, чтобы защитить самого себя, как все навыки мигом утрачиваются. Как будто в голове какую-то кнопку нажимают, и человек моментально превращается из крепкого профессионала в неудачника-дилетанта, позабывшего элементарные азы… В отличие от обычного уголовника сотрудник всегда имеет постоянное местожительства и работу, в прошлом не судим, навыками нелегальной жизни не обладает да и просто чисто психологически к ней оказывается не готов;

Что же касается обеспечения невозможности давить на следствие – да, я не мог это делать своими руками, но неужели мне было не к кому обратиться, реши я заняться таким делом? С адвокатом я мог беседовать хоть каждый день без ограничения времени и, соответственно, передавать через него любые инструкции своим сообщникам. Организовать телефонный звонок из тюрьмы на волю – тоже не самое сложное дело, нужны только деньги или хорошие отношения с администрацией.

Раньше я был уверен, что в тюрьме все находится под контролем. Да ни черта подобного! Люди просто посажены в камеры и предоставлены полностью сами себе. До смешного доходило, когда на четыре этажа нашего корпуса, а на каждом этаже – по пятьдесят камер, – дежурил всего один цирик! Ну о каком порядке, какой серьезной изоляции тут можно говорить?

– То есть, по-твоему, сажать никого не надо?

Бессмысленно?

– Да нет, надо, – вздохнул Акулов. – Ничего другого общество пока что не придумало. И что бы ни говорили там всякие кривозащитники и прочий сброд, который только горлопанить умеет, в подавляющем большинстве сидят именно те люди, которым там самое место. Ну, а исключения – так где их не бывает? Тем более, когда во всей стране такой бардак – почему же за решеткой должно быть идеально? Когда на воле люди станут жить, как в европейских странах, тогда и в тюрьмах все изменится.

– Андрей, а ты… как это называется? Петухов драл?

– Ранних? Нет, Галя, положительные герои такого не делают. А если серьезно, то в камерах, где я бывал, это не практиковалось. Да если б и…

Акулов пожал плечами, помолчал, и разговор на тюремную тему оказался закончен.

– Как зовут твоего мужа? – спросил он через некоторое время и невольно затаил дыхание. Испугался, что она назовет фамилию одного из тех торговцев, которых отметелил Заваров. Все-таки город – всего лишь большая деревня, и чем дольше в нем живешь, тем чаще сталкиваешься с неожиданными совпадениями, на первый взгляд совершенно невероятными.

Она назвала фамилию, и у Андрея отлегло от сердца. Уточнять причину интереса Акулова к мужу Галина не стала. Вспомнила, как он приходила в жилконтору, и сказала, что ничего нового ни а квартире, ни о людях, которые занимались ее продажей, уточнить не удалось. Потом они поговорили на какие-то общие темы, ни его, ни ее не ин тересовавшие. За окном неумолимо темнело, они сидели на диване, кофе давно был выпит; Андрей придвинулся ближе, обнял Галину за плечо и привлек к себе. До самого последнего момента она вела себя так, словно понятия не имела, что должно сейчас произойти, продолжала говорить какую-то ерунду, глядя не на мужчину, а перед собой и не обращая вроде бы внимания на его действия. Ее волосы пахли чем-то горьким и приятным, на мгновение Андрей зарылся в них лицом, а она все продолжала говорить, вот только голос неуловимо изменился, и так же не смотрела на него до тех пор, пока он ладонью не развернул ее голову немного к себе.

После первого, непродолжительного, поцелуя она отстранилась, взглянула на него с невесомой .усмешкой, которая появляется во взгляде женщин, добившихся того, к чему долго стремились, и прошептала:

– Наконец-то…