Мент,

Поезд шел, постукивал на стыках. Жизнь в нем постепенно устаканивалась. По проходу сновали, присматриваясь к зэкам, солдаты конвоя. У них свой интерес… ФИНАНСОВЫЙ. Солдат — он всего лишь, человек и хочет немного подзаработать. И зэк — хоть и кажется это кому-то спорным — тоже человек. Есть у него свои запросы — большие или маленькие, важные или не очень. Может быть, он хочет письмо домой отправить (опущенное конвоиром на железнодорожной станции, оно минует лагерную цензуру) или здесь, в «Столыпине», записку знакомцу передать. Может быть, он хочет водки или женщину из числа тех же зэчек… Все эти вопросы решаются через солдата-конвоира. Вот и ходит конвойный, высматривает, кто из зэков одет побогаче. У кого часы хорошие, у кого свитер или джинсы. Начинают в тесном мирке тюремного вагона складываться товарно-денежные отношения… категорически запрещенные всеми служебными документами и ГУИН и ВВ. Но бумажные запреты от реалий жизни далеки.

— Эй, Зверев, — сказал молоденький ефрейтор, — тебе прапор велел борща налить. Шлемка-то есть?

— А как же, — живо ответил Сашка, вскакивая. Как опытный сиделец, он уже давно оброс хозяйством: в сумках чего только не было. Среди прочего две — большая и маленькая — миски и кружка. — А как же? Вот, начисляй по полной схеме… горячего очень хочу.

Ефрейтор наполнил шлемку горячим борщом. Над ней поднимался пар. Навряд ли этот борщ был верхом кулинарного искусства, но Сашке он показался восхитительным… по крайней мере, по запаху.

— Послушай-ка, брат, — сказал Зверев негромко, — водочки там в закромах у тебя нет?

— Водочки? — переспросил ефрейтор, как будто не понимая. Зверев смотрел на него молча. Если бы хитрый конвойный ответил: нет, Сашка не стал бы настаивать.

— Цену знаешь? — спросил ефрейтор, оглядываясь зачем-то по сторонам.

— Знаю.

— Ну… жди. Скоро принесу.

Зверев успел выхлебать не особо вкусный, но наваристый и горячий борщ и выкурить сигарету, когда появился ефрейтор с водкой. Он извлек ее из карманов широких галифе, продемонстрировал пробку: заводская, дескать. Зверев в заводском происхождении спиртного сильно сомневался, но спорить не стал. Не «Астория» и даже не изолятор на Лебедева, где все у него было схвачено.

— Шлемку давай, — сказал ефрейтор, ловко сковырнул пробку и перелил водку в протянутую посуду. По проходу потек густой запах спирта. «Не на заводе ли моего друга Магомеда изготовлено?» — подумал Зверев. Впрочем, теперь это не имело значения. Конвоир убрал в один карман пустую бутылку, в другой деньги и ушел.

Зверев поставил миску с водярой на стол. На поверхности прозрачной жидкости в такт колесному перестуку разбегались круги. Пить не хотелось. Тем более в одиночку.

А в соседнем купе, самом ближнем к конвою, ехал особист. Зверев догадался об этом сразу, услышав лишь несколько реплик старого рецидивиста. В оперском своем прошлом он пообщался с ними немало, определить человека с тюремной биографией мог безошибочно. По глазам, по манере двигаться и разговаривать. Печать на них лежит особая.

Зверев постучал в стенку и позвал:

— Эй, сосед, не спишь?

— Не сплю, — донеслось из колесного стука и невнятного гама голосов.

— Ты кто, сосед? Давай познакомимся.

— Ну, давай, сосед… дорога-то дальняя. С разговором все веселей. Я, гражданин начальник, особист, зовут Василий.

— А я Саша. Ты почему же меня гражданином начальником назвал?

— Извини, коли задел, но ты же бээсник. Верно?