Мент,

— А ты что — жулик? — спросил Василий. — Назовись.

— Я-то назовусь. А ты кто таков? — с заметным вызовом спросил голос.

— Я бродяга старый, людей знаю… хочу познакомиться.

— Я — Алик Алапаевский. Слыхал? Зверев посмотрел на Василия с интересом: знаешь, мол, такого? Тот кивнул: да, мол, знаю. И сделал неопределенный, но пренебрежительный жест рукой.

— Слыхал, — ответил Василий. И назвался. Тогда Алапаевский Алик спросил:

— А кого из жуликов знаешь?

— Тихоню знаю… Ложкаря… Мишу Вологодского.

Звереву почему-то стало весело. Чем-то этот разговор напоминал вручение рекомендательных писем.

— Мишу Вологодского? — переспросил голос и, дождавшись подтверждения, сказал:

— Миша Вологодский — гад.

Да, пожалуй вручение рекомендательных писем, но на средневековом уровне, подумал Сашка весело. А Василий после сказанной Аликом фразы про неизвестного Мишу Вологодского посерьезнел.

— А почему ты так считаешь? — спросил он.

— Потому что у меня такое мнение. Еще вопросы есть?

— Нет у меня к тебе вопросов больше… Зверев мог бы не придать никакого значения этому разговору, но почувствовал какое-то скрытое напряжение в своем попутчике и в незнакомом Алике Алапаевском. (Скоро, на пересылке, им еще придется познакомиться.) Василий сидел молча, что-то обдумывал, был серьезен.

— Что-то случилось, Василий?

— Да как сказать… пожалуй, случилось. Понимаешь, какое дело… Объявить человека гадом — нужно основания иметь. Нужно, чтобы какое-то блядство он совершил. Это же не просто так: обозвал — и забылось. За словом всегда следует дело. А я Мишу-то знаю, сидел с ним. Он в нашем мире большой авторитет, зону потоптал не меньше моего. Тоже особист.

— Ну и что? — спросил Сашка.

— А то, что с этим Аликом мы, скорее всего, в один лагерь едем.

— И?

— И по прибытии я обязан рассказать, что ехал с ним, что он вором объявился. Что Мишу Вологодского сволочил… будут еще дела.