Мент,

Непрозвучавшее отчество как будто что-то изменило. Как будто…

— Я хотел рассказать, как было с этим азербайджанцем.

— Я и так знаю.

— Анастасия Михайловна, выслушайте меня, пожалуйста.

— Я слушаю вас.

— Если бы дело касалось только меня, то я не стал бы просить. Но кроме меня могут пострадать еще двое молодых офицеров. А ошибку-то допустил именно я.

— Ошибку? — с деланным удивлением спросила Тихорецкая. — Закон называет это преступлением, товарищ капитан. Вы этого не знали?

— Знал, Анастасия Михайловна.

— И что же вы хотите от меня?

— Я хочу поцеловать тебя. Раздеть. Я хочу трахнуть тебя, Настя, — мог бы сказать Зверев. Он этого не сказал. Он сказал:

— Можно ли что-нибудь сделать, чтобы Кудряшов и Осипов не пострадали?

Тихорецкая расстегнула сумочку и вынула пачку «Мальборо». Зверев вытащил из кармана рубашки спички. Чиркнул. Анастасия неторопливо разминала сигарету. К огоньку она наклонилась только тогда, когда спичка уже почти догорела и обжигала пальцы Зверева.

— А ваша судьба, Александр, вас не волнует? — спросила Тихорецкая, выпуская облачко дыма. Серые глаза смотрели с прищуром.

— Волнует… но за ошибки нужно платить.

— Да, за ошибки платить, разумеется, нужно…

Подошла официантка, принесла заказ.

— За что же мы будем пить, капитан? — спросила Тихорецкая с улыбкой.

— За то, чтобы кончился ливень, — с улыбкой же ответил Зверев.

— Нет, Александр, пусть идет ливень… Я предлагаю выпить за нас.

В серых глазах пряталась усмешка… и еще что-то. Что же ты оробел, опер? С глубоким вздохом встретились бокалы, метнулись пузырьки газа, коралловые губы оставили след на ободке. А ливень за окном принял характер стихийного бедствия… И взгляд серых глаз чужой жены принял характер бедствия. Зверев тонул, захлебывался, задыхался.