– Насчет бурной ночи ты не ошибся, – тихо и вкрадчиво произнесла Настя.
Она села на скрипучий стул и рассказала свою историю.
– Значит, так, ребята, – громогласно начал Метелкин, – дело серьезное. Пусть Настя пока поживет у меня. А ты, Дик, смотайся к ней домой, осмотрись и заодно прихвати ей какие-нибудь вещички, в которых на улицу выйти можно. Првдется Дику одному поколупаться дня три. Именно на этот срок я вынужден уехать из Москвы.
Недалеко от Тулы есть городок Егорьевск. Там моего старого кореша убили.
Отличный журналист. Очерки писал как Бог, фототехникой владел, а главное, работал без скандалов. Интеллигент по крови. Ни с кем в конфликт не вступал. И надо же, какая-то сволочь его замочила. А что, ребята, вы тут особенно грудь вперед не выпячивайте, я вернусь, и мы развяжем этот узел. – Немного помолчав, Метелкин глянул на Настю и настороженно спросил:
– А где твой сын?
– У матери в деревне. Лето же.
– А если…
– Нет, – успокоила его Настя. – О матери и о деревне никто ничего не знает.
У меня и фамилия другая, по мужу. Тут сам черт не докопается.
– Сколько ему?
– Тринадцать осенью будет.
– Взрослый мужик. Ну ладно, ребята. Короче, мне пора, электрички на Тулу нечасто ходят. Ждите. А ты, Дик, пошарь по квартире. Может, что и обронили эти ребята у Настены. Она ведь наверняка брыкалась. И как только им удалось с тобой совладать? Их же всего четверо было.
– Фактор внезапности их спас, – сказал Вадим. – Она же спала.
– Все равно, странно как-то. Метелкин подмигнул, бросил на раскладушку ключи и вышел из квартиры.
В кабинете майора Марецкого народу собралось больше, чем он мог вместить.
Кому-то пришлось стоять. Своим, конечно, гостей постарались усадить на стулья, их подтаскивали из других кабинетов. Вообще, «Петровка» только звучит громко и важно, а заглянешь вовнутрь -обычная общага, муравейник.
Среди собравшихся были следователь прокуратуры майор Куроедов из Подольского УВД и старший лейтенант Горелов из райотдела Южного округа.
Обстановку докладывал Куроедов, солидный, крупный мужчина, румяный, с блестящей лысиной и видом фельдмаршала. Очевидно, он таковым себя и ощущал, но только в родных пенатах. Однако Марецкий разрешил ему докладывать сидя.
– Вы меня извините, но я начну не с начала, а с конца, если позволите.