Белые рабыни,

Пока шел, он тихонько бубнил: «Куфа тутакуфа воте». Римо никогда раньше не слышал этих слов, но догадался, что произносились они на языке лони.

Осторожно, но без колебаний, Чиун шел по огненному ковру.

И вдруг на самой середине он остановился.

"Хорош трюк, – подумал Римо. – Это же может быть гвоздем любой программы! "

Чиун стоял – недвижим, со сложенными на груди руками, невозмутимым, как всегда, лицом, продолжая бормотать свое: «Куфа тутакуфа воте».

– Что это означает? – спросил Римо у стоявшего рядом лони.

– Это означает: «Когда придет смерть, мы все умрем».

Лони смотрели на Чиуна, и с каждой секундой шум их голосов становился все слабее и, наконец, прекратился совсем. Чиун продолжал стоять в центре огненной ямы, и от поднимающихся волн раскаленного воздуха его тело казалось мерцало и дрожало, хотя он и не шевелился.

Потом легкая струйка дыма поползла по ноге Чиуна. Римо было видно, что нижний край коротких, до колен, штанов Чиуна опален. Появившееся на нем маленькое пятнышко приобрело коричневый, потом черный цвет, затем стало расползаться, и вот уже от него начали подниматься тонкие струйки дыма. На одной из штанин появилось оранжевое пятно, из которого тут же показался тонкий язычок пламени.

Лони охнули и испуганно зашептались. Римо шагнул вперед и остановился, не зная, что делать. И тут перекрывая шепот и вздохи, над толпой разнесся оглушительный рев Ободе:

– Неужели никто не поможет этому человеку?

Это был крик отчаяния.

Никто не шевельнулся.

– Помогите же ему! – выкрикнул что было силы Ободе.

Никто не двинулся с места.

Ободе отчаянно рвался у восьмифутового столба, к которому был привязан.

Напор его огромного тела вырвал кольцо из столба, и оно повисло на веревках, связывающих его запястья.

Языки пламени уже охватили колени и грудь Чиуна. Ободе, не раздумывая, бросился к яме, казалось, запнулся на мгновение у ее края, а потом босой ринулся к тому месту, где стоял Чиун. Каждый его шаг сопровождался громким криком боли. Но он продолжал бежать. Добежав до Чиуна, он сгреб его обеими ручищами, поднял как ребенка и, выбрав более короткий путь, сбоку выбежал с ним из огненной ямы. Осторожно опустив Чиуна на землю, он начал обеими руками сбивать с его одежды огонь. Только после этого он бросился на спину и, поджав ноги, принялся очищать почерневшие от ожогов подошвы от впившихся в них тлеющих кусочков дерева и осколков раскаленных камней. При этом он продолжал вопить от боли.

Лони молча смотрели, Чиун сидел с отрешенным видом, а Ободе занимался своими ногами.

И вдруг тишина взорвалась мощным воплем восторга всех, кто находился на площади. В особой африканской манере толпа хлопала в ладоши. Женщины одобрительно кричали. Дети свистели. Принцессы подбежали к Чиуну и Ободе. Саффа щелкнула пальцами и что-то прокричала. Несколько женщин тут же бросились прочь и вернулись с листьями и ковшами, наполненными чем-то вроде жидкой грязи, и Саффа начала прикладывать компрессы к ногам Ободе.