Черная кровь,

— Черт, это проникает в душу, — признался Плескофф. — Честно говоря, иногда мне и самому хочется защищать стариков. Но если ты полицейский в Нью-Йорке, ты не можешь делать все, что тебе вздумается.

Плескофф показал Римо гордость участка, главное оружие в широкомасштабной битве с преступностью, на которое федеральное правительство выделило семнадцать миллионов долларов. Это был компьютер ценой в четыре с половиной миллиона.

— И что он делает?

— Что делает? — с гордостью переспросил Плескофф. — Ты говоришь, что хочешь узнать об убийстве миссис Герд Мюллер?

Плескофф, мурлыча что-то себе под нос, нажал несколько клавиш. Машина выплюнула несколько белых карточек в металлический поддон. Они улеглись веером: двадцать карточек — двадцать смертей.

— Что ты так опечалился? — спросил Плескофф.

— Это все убитые в городе пожилые люди? — спросил Римо.

— Нет-нет, — заверил его Плескофф. — Это только Мюллеры. Если бы ты заказал Шварцев или Суини — тогда мы бы могли сыграть в бридж этими карточками. Римо отыскал карточки с именем миссис Мюллер и ее мужа.

— Убийство? Он тоже попал в список убитых? — спросил он сержанта.

Плескофф взглянул на карточку и пожал плечами.

— А, понятно. Иногда приходится иметь дело с этим устаревшим подходом, когда, говоря об убийстве, люди пользуются такими старомодными понятиями, как жертва, преступление, убийца. Знаешь, эта старая логика: преступник совершает преступление, хватайте преступника. Эта старая, чисто животная, безответственная реакция, которая часто приводит к таким жестокостям, как бесчинства полиции.

— Что вы имеете в виду? — спросил Римо.

— Я имею в виду, что этот полицейский, этот расист и реакционер, наплевав на интересы Управления полиции и своего участка, неправомерно классифицировал смерть Герда Мюллера как убийство. А это был сердечный приступ.

— Так мне говорили, — сказал Римо. — И так я думал.

— Так думали все, кроме этого расиста. Это был сердечный приступ, вызванный проникновением ножа в сердце. Но ведь ты же знаешь, какое отсталое мышление у этих старомодных полицейских-ирландцев. К счастью, теперь они организовали свой профсоюз и он взялся их просвещать. Нынче они не так часто срываются. Разве только по решению профсоюза.

— Знаете что? — вдруг сказал Римо. — В очень скором времени вам придется опознать преступника. Сейчас вы отведете меня к «Саксонским Лордам». И вы опознаете убийцу.

— Ты не можешь заставить меня это сделать. Я нью-йоркский полисмен. У нашего профсоюза очень твердые правила, и я их придерживаюсь.

Римо сжал мочку правого уха сержанта и повернул. Сержанту стало больно. Лицо его исказила гримаса, похожая на улыбку. Потом он заплакал.

Крупные слезы выступили у него на глазах.

— За нападение на полицейского полагается суровое наказание, — задыхаясь, произнес он.