Рождение Дестроера,

22
18
20
22
24
26
28
30

Начальник тюрьмы посмотрел в окно. Поздние корабли шли по темной полосе реки к бесчисленным причалам, раскиданным неподалеку по берегу океана. Вспыхивали и гасли огни, передающие закодированные предупреждения об опасности на случай, если те, кому они могут что-то сказать, окажутся поблизости.

Он бросал взгляд на часы. Оставалось только двадцать пять минут. Он опять занялся чтением «Ньюарк ивнинг ньюс». Передовая предупреждала о росте преступности. «Ну и что? – подумал он. – Уровень преступности повышается с каждым годом. Зачем кричать об этом на первой странице? Только людей баламутить. А потом, мы уже нашли простой способ решения проблемы преступности: казнить всех до одного полицейских». Его мысли опять вернулись к Римо Уильямсу, сидящему там, в камере.

Уже давно он решил для себя, что самое неприятное – это запах. Не от ростбифа из готового замороженного обеда, который стоял перед ним на столе нетронутым, а от того, что произойдет сегодня. Если бы воздух был почище… Но запах все равно был, несмотря на вытяжную вентиляцию, – запах горелого мяса.

Сколько их было за семнадцать лет? Семь человек. Сегодня станет восемь. Джонсон помнил каждого. Почему не звонит телефон? Почему губернатор не сообщает о помиловании? Ведь Уильямс не бандит, он же полицейский, черт возьми!

В поисках раздела криминальной хроники Джонсон перевернул несколько страниц. Вот еще один обвиняется в убийстве. Он прочел статью целиком в поисках деталей. В баре негр ударил кого-то ножом во время драки. Наверное, окажется у него. Драка в баре… Скорее всего, пройдет как непреднамеренное убийство. Смертного приговора тут не будет. Хорошо.

А этот Уильямс… Джонсон покачал головой. Что творится с судебным делопроизводством? Неужели судьи паникуют из-за всех этих борцов за гражданские права? Разве не ясно, что каждая принесенная жертва повлечет за собой следующую, еще большую, и так до тех пор, пока вообще ничего не останется? Неужто за десятилетием прогресса снова наступает полоса бессмысленно жестокого, исключительно карательного закона?

Три года прошло с последней казни. Казалось, что времена меняются. И вот, пожалуйста… Мгновенно принятый к рассмотрению обвинительный акт! Суд Уильямса, решительный отказ в апелляции, и бедняга в камере смертников.

Пропади все пропадом! На черта нужна такая работа? Взгляд Джонсона упал на фотографию, стоявшую в дальнем углу его широченного дубового письменного стола. Мэри и детишки. Где еще заработаешь 24 тысячи в год? Так тебе и надо: не будешь в другой раз поддерживать кандидатов, побеждающих на выборах. Ну что же этот ублюдок не звонит о помиловании?

Тут на его «вертушке» – телефоне цвета слоновой кости – замигала лампочка. По широкой скандинавской физиономии начальника тюрьмы разлилось облегчение. Он схватил трубку:

– Джонсон слушает!

Знакомый голос произнес:

– Хорошо, что ты на месте, Мэтт.

«Где же мне еще быть?» – раздраженно подумал Джонсон, но вслух произнес:

– Рад слышать вас, губернатор, даже не представляете, как рад.

– Весьма сожалею, Мэтт. Помилования не будет. И отсрочки исполнения приговора – тоже.

– А-а, – сказал Джонсон. Его левая, не занятая трубкой рука скомкала газету на столе.

– У меня просьба, Мэтт.

– Конечно, губернатор, конечно.

Он спихнул скомканную газету с края стола в корзину для мусора.

– К вам там должен приехать монах-капуцин и сопровождающий. Они, я думаю, уже поднимаются к тебе. Пусть монах побеседует с этим, как его… с Уильямсом. А тому, второму, разреши, пожалуйста, понаблюдать за казнью с пульта управления.