Мужская работа

22
18
20
22
24
26
28
30

– Kaufen wir das Haus? – спросил Глеб приятеля на плохом немецком.

– На хера он мени? – на хорошем украинском ответил Петерсон.

Карпенко рассмеялся.

Остановив машину и опустив стекло со своей стороны, он осмотрел часть освещенного уличным фонарем дворика, усеянного желтой листвой. В этом доме с черепичной крышей и громоотводом, высившимся рядом с ним, никто не жил. Ни один добропорядочный датчанин, лелеющий клумбы, ухаживающий за своим садиком, как за дитем, такого относительного беспорядка, что предстал перед взором Карпенко, конечно же, не допустит.

Хотя именно в таком виде – с опавшей листвой, устлавшей газон желто-красным ковром, – это уютное поместьице имело больше шансов быть проданным в кратчайшие сроки. Запустение трогало сердце, волновало душу, навевало мысли поскорее взяться за уборку – смести в кучу листья, поджечь и, опершись о лопату, чуть усталыми глазами провожать клубы дыма и вдыхать полной грудью прохладный воздух.

Закрыв машину и не обращая внимания на зашедшуюся в лае соседскую собаку, приятели направились к коттеджу Рощина.

– Четыреста тридцать три. – Карпенко вслух повторил код замка и поочередно нажал клавиши. Потянув за ушко рычага, стук которого нарушил тишину в центре спального района, он толкнул узорчатую створку.

– Зараза! – выругался Петерсон. – Весь город разбудим.

Он вынул пистолет с глушителем и первым шагнул во дворик. Поджидая приятеля, закрывавшего за собой ворота, огляделся: обычный двор, обычный дом, которых в любом пригороде Копенгагена тысячи. Одно– и двухэтажные, они всегда навевали мысли о сказочной стране. Если сами датчане привыкли к этому, как бы сроднились со своим образом жизни, им же хуже.

Держась в тени каменного беленого гаража, опутанного серо-коричневой массой, которая по весне зацветет и скроет строение за сплошной сенью, агенты Штерна подошли к освещенному квадрату перед домом: самый сложный участок, который они преодолели в быстром темпе и укрылись под покатым козырьком. Их ботинки отсчитали пять ступеней, еще пару шагов по небольшой чистенькой площадке, и вот они уже перед дверью. Высокий Карпенко открутил барашки на фонаре, висевшем над дверью, снял плафон и вывернул лампу. Теперь с улицы их заметить было невозможно.

У них было два варианта: воспользоваться отмычкой или вырезать в стекле отверстие. Включив маленький фонарик и глянув на замок, Леонид Петерсон покачал головой: «Долго проковыряюсь». Нужной отмычки под рукой не оказалось. Петерсон достал из внутреннего кармана куртки стеклорез на присоске и приложил его к стеклу. Алмаз пошел по кругу, издавая тихий скрежещущий звук, от которого зубы Глеба Карпенко заныли; еще он не переносил скрежета притупившегося пера о бумагу.

Акция, подобная этой, дает больше, чем год тренировок на специальных тренажерах, стрельбы по мишеням, – к такому выводу Карпенко пришел давно, еще до встречи с Зиновием Штерном. Уже несколько лет его не трогают предсмертные судороги жертв, кровь как таковая. Вот разве что прелюдия к смерти все еще приносила удовлетворение. И если позволяло время, то Глеб Карпенко давал своей жертве вкусить всю «прелесть» расставания с жизнью. Его волновал животный страх человека, над которым он имел безраздельную власть; он не только держал в руках его жизнь, а давал ясно понять, что собирается забрать ее. Он любил запах смерти – этот резкий и кислый запах липкого пота.

Вот и сейчас предвкушение слегка раздуло ноздри Карпенко, его дыхание сквозило нетерпением. Что никак не отразилось на пульсе: сердце его билось ровно.

Стук... стук... – раздалось слева от него. Это Леонид Петерсон постукивал по надрезу в стекле. Стук... стук – едва слышно. Он потянул инструмент к себе, и стеклянный круг с чуть более громким звуком, похожим на хруст вырываемого зуба, соскочил со своего места. Карпенко снова поморщился.

Пока его приятель возился со стеклом, Глеб вооружился пистолетом «глок-17Л» австрийской фирмы «ГлокАГ», который был принят на вооружение в норвежской армии, в некоторых подразделениях НАТО, в ряде полицейских формирований и служб безопасности. Карпенко нимало не трогало, что «глок» набил оскомину, его он вполне устраивал как простое и надежное оружие. Это здесь – в Европе, а в Африке он мочил «черномазых» из «магнума» и «питона».

Отверстие в стекле позволило Петерсону сунуть в него руку, не снимая куртки. Леонид нащупал головку замка и повернул ее на два оборота; снял дверную цепочку, покачав головой: «Идиоты! Накладывают цепочку на стеклянную дверь».

В широкой прихожей царил полумрак. Арка, ведущая в гостиную, была слабо освещена, что для непрошеных гостей оказалось неожиданностью: видимо, шторы на окнах очень плотные и не пропускают света.

Приятели прислушались, нацелив оружие. Массивный глушитель на «глоке» Карпенко смотрел в центр арки.

Тишина.

Забыл выключить свет? Спит со светом?