Хитрук обладал колоссальной силой и выносливостью. Уцепившись за веревку, он буквально по десять-пятнадцать сантиметров поднимал свое тело – больше не позволяла ширина шахты. Но быстро. Очень быстро и без помощи ног. Несколько секунд – и его ботинки скрылись в темноте.
«Теперь я знаю, как чувствуют себя глисты», – пришли в голову Стасу Хитруку слова Брюса Уиллиса в «Крепком орешке». Бетон давил со всех сторон, и Плут только в эти мгновения остро почувствовал приступ клаустрофобии. Ощущение такое, что он проснулся в гробу.
Толстый слой пыли, скопившейся на стенах шахты, осыпался на голову, плечи, просачивался за воротник майки; не попадал лишь в рукава, которые Стас перетянул ремешками. Ему поминутно приходилось трясти головой, чтобы сбить пыль с очков и со стекла фонарика.
Наконец ущербный луч коснулся матовой поверхности якорька; он держался за выступ лишь одной лапкой. Невольно движения «военного альпиниста» стали более плавными, отчего Плут начал больше уставать.
«Врешь, не возьмешь...» Подтянув, насколько это было возможным, ноги, Хитрук на мгновение зафиксировал тело в вертикальном положении: уперся спиной и коленями в стены шахты. В следующий момент он начал скользить вниз по бетонной трубе, будто смазанной салом. Но ему хватило этого ничтожного мгновения, чтобы ухватиться одной рукой за якорек, а другой нащупать переход и удерживаться на скользкой поверхности кончиками пальцев.
«Уф-ф...» Плут перевел дыхание. Близость горизонтальной шахты не могла принести облегчения, ему предстояло ощутить на спине всю тяжесть многотонной массы бетона и земли.
Впереди его ждало самое трудное: втиснуться в этот изгиб, не имея под руками никакой опоры. Одной рукой он держался за «кошку», которая, дай ей слабину, сорвется с уступа. Но пока она держала, что дало возможность Плуту ногами очистить от пыли небольшой участок и опереться о шероховатость бетона каблуками ботинок. Рискованный рывок, и он подвинулся к шахте на десять сантиметров. Еще одна порция пыли полетела вниз, и Стас повторил свои действия. И, наконец, последнее движение, когда с неудобного положения – рука, держащая «кошку», надавила на ребра – он на полкорпуса втиснулся в шахту, отпуская спасительный якорек. И тут же заработал ногами, помогая себе лишь одной рукой – вторая вытянулась вдоль тела.
«Суки! – ругался Плут. – Как они умудрились на такой глубине устроить хитрые ходы? Не иначе как заливали бетон в опалубку непосредственно в вырытом котловане». Только зачем? Ответ один: вертикальная шахта, лишенная колен, при прямом попадании бомбы станет идеальным проводником для взрывной волны; а в коленчатом варианте, наоборот, погасит ее разрушающее действие. И вообще в прямую трубу можно накидать гранат.
Передохнув с полминуты, Плут пополз дальше, волоча за собой уже два нейлоновых шнура: целую бухту он сбросил вниз, закрепив один конец на поясе.
Он походил на живой бульдозер, двигая впереди себя нарастающий с каждым метром пути слой пыли. Бандана, закрывающая его рот и нос, уже фактически не пропускала воздуха, и дышать Хитруку приходилось все тяжелее. Но вот луч фонаря высветил то, о чем Плут даже не мог мечтать: довольно широкую площадку, где вполне могли разминуться два человека; а из нее вверх шла очередная вертикальная шахта.
«Дай бог – последняя», – понадеялся Стас.
Моджахед снова глянул на часы: прошло восемнадцать минут с того времени, как он ушел от первой пули. Он передал по рации:
– Уходим, братва. Прием.
– Куда вы собрались?
Моджахед почувствовал шевеление корней волос на своей бритой голове. Он не мог ошибиться: голос принадлежал Плуту, этому хитроумному хохлу. И Муратов против всех правил назвал его по имени.
– Стас! Где ты? Где вы? – быстро поправился Николай, ибо сердце говорило: они живы.
– Не знаю, брат. Где-то рядом с поверхностью земли. А ты где?
– Между караулкой и восточным углом портала.
– Сейчас я крикну – послушай.
Приглушенный крик раздался в пятидесяти метрах.