– Заложников, – повторил спецназовец. – Наши. Мы обнаружили их в бункере.
«О, ё... – длинно протянулось в голове офицера. – Комбат, ё комбат...» А перед глазами стало слово, коряво начертанное отчего-то прописными буквами: ЭВАКУАЦИЯ.
«Нет, только не я... – взмолился подполковник. – Мне бы чего-нибудь полегче». И он скосил глаза на двух помощников с военной выправкой и проницательными глазами на простецких лицах. «Что-нибудь полегче».
Холстов вдруг зацепился за бумаги Ухорской, которые он обнаружил на столе. Пока Анатолий Николаевич не разобрался в записях, чертежах и схемах – не до этого было, – сейчас же видел в них спасение: срочно лететь в Москву и докладывать о документах государственной важности. Расслабляясь, усмехнулся: хорошо бы иметь двух начальников – от одного получать задания, а другому докладывать о результатах. И чтобы на кабинетах шефов не было ни фамилий, ни их руководящих должностей. Просто стрелки: «Стрелка вверх – на самом топе. Стрелка вниз – на самой жопе».
И все же Холстов зацепился за бумаги, явно не намеренно оставленные Ухорской; над чем она работала и работала ли вообще, пока не ясно. Может, просто так вычерчивала что-то, убивая время. Вот к чему она написала: «Он улетел. Но обещал вернуться»? Кого имела в виду – Карлсона?
Не сдержав вздоха, подполковник вспомнил свое предостережение Полине: «Ты когда-нибудь доиграешься. Сама-то ладно, других за собой потянешь». Как в воду глядел.
– Где находятся заложники?
– Недалеко, – сжато ответил Моджахед. Он был одет в светлую мятую рубашку навыпуск, за которой скрывались пистолет и нож, и темные брюки, позаимствованные у одного из химиков. Они и два бойца спецназа находились сейчас на берегу озерца, сообщающегося многокилометровым каналом с озером Хаббания.
Вообще-то Николай рассчитывал поговорить с Ухорской, но, видимо, ее отозвали, прислав вместо нее «настоящих подполковников». Теперь Моджахеду стало понятно, почему она не отвечала на вызовы по радио: бойцы, имея переносные рации, в течение двух дней не могли связаться с ней. Едва ли не в полной мере сработала истина: разведгруппа погибает, когда теряет радиста и командира. Передатчик, обеспечивающий связь через геостационарный спутник, остался за плечами Виктора Джумаева. В противном случае шифрограмма нашла бы своего корреспондента в радиоцентре ГРУ еще два дня назад.
– Недалеко... – вслед за Муратовым повторил Холстов. – Полчаса потерпят? – полушутливо спросил он и только сейчас перешел на «ты», указав на свободный стул. – Присаживайся, Николай. Что это за бумаги, знаешь?
Моджахед заскорузлыми, сбитыми в кровь пальцами взял листок и, пробежав его глазами, вернул подполковнику:
– Нет. – Муратов не считал лишней эту «бумажную волокиту» – наверняка в ней было что-то важное. Но важное для этого подполковника. А для Николая не было ничего значительнее вопроса, связанного с командиром группы. По истечении обещанного получаса он скажет: «Нужно вытаскивать Хайдара». Если даже для этого потребуется поднять на воздух казармы армейского корпуса.
Моджахед валился с ног от усталости. Дневное солнце, ночной холод и пески высосали из него все силы. Но вот сейчас он снова был готов к тому, чтобы, переодевшись в камуфляж, совершить стокилометровый марш-бросок до Эн-Наджафа и вступить в открытый бой.
Подполковнику этого не понять, у него на уме, наверное, иные способы и термины; он в этом вопросе будет прав по-своему. И Моджахед не сдержался:
– Нужно вытаскивать Хайдара.
– Согласен с тобой. Именно поэтому мы с тобой вылетаем в Москву. Сегодня же.
В Багдадском аэропорту имени Саддама Хусейна стоял самолет МЧС России, принимавший на борт первых желающих вылететь на родину россиян. В основном Ирак начали покидать члены семей российских специалистов, работающих по контракту в совместных предприятиях. Большого наплыва не было, но просьбы всех желающих удовлетворялись немедленно, чаще всего их перевозили пассажирскими самолетами, совершающими регулярные еженедельные рейсы в столицу Ирака.
Поначалу Николай не придал особого значения словам Холстова, которые он адресовал своему товарищу: «Собери вещи Ухорской». Но когда тот начал складывать в багажную сумку одежду, а главное – обувь, к горлу Муратова подкатил жирный комок. Все это напомнило ему палату в госпитале, где он лежал. От ран умер сосед – совсем мальчишка, лет девятнадцати, и медсестра вот так же собирала его вещи: тапочки, которые ему принесла мать и которыми он так и не воспользовался, майку, спортивные брюки... Холстов перехватил взгляд бойца.
– Так ты ничего не знаешь... – После короткого раздумья он спросил: – Вы не запрашивали помощь у Ухорской?
– Нет.