Другой босс партии Константин Подосиновый колдовал, как истиный алхимик, на своей бирже. Но зато рядовые бойцы партии шли бороться с красно-коричневой чумой не на жизнь, а на смерть. Над «экономическими освобожденцами» колыхались плакаты.
«Лопух — находка для фашиста». «Лекарство от красно-коричневой чумы-плетка». «Россия — тюрьма народов». Колонна хором скандировала:
— Ло-хи, ло-хи!
В последнее время слово лох удачно перекочевало из блатного жаргона в литературный русский язык.
«Экономисты» приближались. Вдоль площади выстраивались омоновцы, разделяя две враждующие стороны. «Обманутые» в ответ на хор противников нестройно кричали:
— Ироды… Прихлебатели…
Полетели друг в друга помидоры, картошка и еще много чего. Больше всего мусора доставалось омоновцам, находившимся посредине. Генерал с плохо скрываемым ликованием в предчувствии хорошей потасовки рычал оглушительно в мегафон:
— Граждане, разойдитесь. Не нарушайте порядок. Будет применена сила!
— Соблюдайте спокойствие. Не идите на поводу у провокаторов, — призывал без особого успеха Шлагбаум. — Насилие — не наш путь.
Я подобрался к нему ближе, и вдруг заметил, как он на миг расслабился, и его лицо озарила злобная торжествующая усмешка.
Тем временем страсти накалялись. Антиподы стремились навстречу друг другу — поплевать в лицо, расцарапать щеки, врезать по голове плакатом или еще как-нибудь высказать свое мнение. Милиционеры сдерживали натиск, время от времени толпа вскипала, слышались крики:
— Милиция, кого защищаете? Мы с ними разберемся!. Защищала милиция, конечно, «экономистов» — их было гораздо меньше, и при разборе не спасла бы даже их отменная дисциплина.
— Господин генерал, — подскочила к генералу разгневанная дама средних лет. — Я хочу пожаловаться. Ваш солдат оскорбил меня.
— Как оскорбил? — с интересом осведомился генерал.
— Сказал, чтобы я шла… Ну, сами знаете куда.
— Ну и идите, сами знаете куда.
— Я на вас жаловаться буду!
— А на меня жаловаться некому. Я самый главный. Страсти продолжали накаляться. Генералу хотелось отдать приказ о разгоне всех и вся, но вспоминалась накачка в главке — мол, времена не те, просто так людей дубинками бить чревато. Впрочем, кому-то уже досталось. Крики, визги «убивают». Генерал пребывал в раздумье. Тут к нему подошла девочка лет восьми.
— Дядь, а дядь, можно вам сказать?
— Что тебе, дочка? — у генерала была слабость — он любил детей и сейчас умильно посмотрел на небесное создание.