Дурдом

22
18
20
22
24
26
28
30

У Дульсинского какая-то страсть к модерновым офисным интерьерам. Даже подвал он умудрился обустроить по европейским казенным стандартам — обитые тем же фиолетовым (прямо страсть какая-то нездоровая у него к этому цвету) пластиком стены, стеклянные столики, кресла с изогнутыми хромированными подлокотниками, огромный телевизор, три компьютера. У профессора явно не было проблем с жилплощадью.

По помещению можно кататься на велосипеде или, если не жалко паласов на полу, то и на мотоцикле.

Очнулся я в этом подвале все в той же компании. Похоже, я вышел у моих оппонентов из доверия их озаботил мой необузданный нрав, так что теперь моя нога была закована в кольцо, цепь шла к вмонтированной в стену ржавой скобе.

Подмосковный пленник.

Чувствовал я себя гораздо лучше, чем после прошлой обработки паралитиком. Предплечье побаливало как после укола. Скорее всего, они вкололи мне какой-то нейтрализатор, быстро поставивший меня на ноги. Я вполне был готов к выяснению отношений, которое, учитывая соотношение сил, с моей стороны могло носить лишь характер дешевого базара.

— Убьете? — поинтересовался я.

? Убьем? — удивился профессор. — Господь с вами. На нас есть хоть одно убийство?

— Пожалуй, ни одного.

— Мы не причиняем вреда людям. Жизнь и здоровье личности для нас священны. Это непоколебимый принцип.

Приятно попасть в лапы к бандитам-гуманистам, последователям доктора Швейцера, Махатмы Ганди и матери Терезы. Окажись я в гостях, к примеру, у того же Миклухо-Маклая — гуляла бы уже по моим косточкам бейсбольная бита. И уже готовился бы бак с кислотой или с негашеной известью, дабы неэстетичный вид моих останков не смущал бы население и правоохранительные органы. Но то необразованный Миклухо-Маклай и ему подобные социально опущенные субъекты.

Здесь же — интеллектуальная элита. В обхождении — сама вежливость и предупредительность. Вот только держат меня на цепи, как пушкинского ученого кота, — Но я не в обиде. Любой гуманизм имеет пределы.

— Причинять вам физические страдания, применять насилие — у нас и в мыслях такого нет и быть не может, — продолжал профессор излагать свое жизненное кредо.

— А что есть? — спросил я.

— Попытаться вас убедить. Узнав все, вы встанете на нашу сторону.

— А если не встану?

— Какие могут быть «если»? — удивился профессор, будто я действительно сморозил какую-то глупость. — Конечно, встанете. Или я не психиатр, а слесарь-сантехник низшего разряда… И никакого насилия. Поверьте, с нами сотрудничают только люди, согласные с нами. Сотрудничают, кстати, из идейных соображений. Мне эти бандиты нравились все больше. Надо же, «из идейных соображений» им помогли награбить несколько центнеров золота. Что же у них за идеи такие? — Думаю, Георгию Викторовичу необходимо объяснить все в деталях, чтобы он сумел ясно представить себе ситуацию во всей ее полноте.

— Кто это сказал? Неужели Марсель? Это была самая Длинная фраза, которую я слышал от голубоглазого зомби. Представить себе не мог, что он за раз способен произнести столько слов. Притом свободно и правильно, без гыканий, эканий, слов паразитов и неверных ударений.

— Дормидон Тихонович, вы не могли бы нас оставить на несколько минут? — мягко произнес Марсель, но в его голосе были повелительные интонации человека, который умел и имел право приказывать.

— Да, пожалуйста, — к моему удивлению, профессор моментально поднялся и послушно вышел из помещения.

— Все обстоит несколько иначе, чем вы думаете, —