— Что, непонятно?.. Не одну тысячу лет мы кочуем по всему миру, так и не найдя приюта. Нас никогда никто не любил. И не любит. Все полны предубеждений, не приязни, а порой и ненависти к нам. В былые времена в Испании нас жгла инквизиция. Из Франции нас выдворяли, запрещая возвращаться под страхом смертной казни. В Турции у нас не было никаких прав, убийство цыгана не преследовалось по закону. Нас били батогами, нам рвали ноздри. За века мы привыкли надеяться только на себя, на свою силу и ловкость. На единство. Мы ни к кому не лезем со своим уставом, но и нам чужой не нужен. Нам ни от кого ничего не надо. Мы ни у кого ничего не просим…
— Кроме подаяния, — брякнул Сева и тут же прикусил язык. Но Михась ничуть не обиделся.
— Да, просим подаяние. Подворовываем… Когда распинали Иисуса Христа, цыган украл гвоздь, который должны были забить Спасителю в лоб, и после этого Господь повелел цыганам воровать.
— Правда, что ли? — удивился Сева вполне искренне.
— Правда, — усмехнулся Михась. — Думаю, правда, — говорил он спокойно, очень убедительно, свободно. В нем пропадал дар оратора или телеобозревателя. — Да, наши женщины гадают и воруют. Мы спекулируем бижутерией, золотом и наркотиками. Мы нарушаем закон? Этот закон — не-наш. Мы не воруем. Украсть цыган может только у цыгана. Мы работаем. Мы живем так, как нас вынуждали жить испокон веков. И живем по совести. Честнее, чем большинство людей в большом мире.
Сева озадаченно посмотрел на Михася.
— Ваши суды, милиция, административные органы — они ваши, но не наши. Они не властны над нами. И это не просто разговоры. Много цыган сидит в тюрьмах?
— Не знаю.
— Мало. Мы берем свой кусок, определенный нам эогом, и никто не может нам помешать. Потому что ник-го не умеет так искусно брать его, как мы. И скрываться этим куском.
Веками мы учились жить и выживать среди врагов.Михась подошел к серванту и вытащил из ящика два паспорта.
— Смотри.
— Ваши? — удивился Сева, смотря на фотографии
Михася в обоих паспортах.
— Но на разные фамилии. Когда я родился, мой табор кочевал, и в каждом сельсовете по пути следования мои родители получили на меня по свидетельству о рождении на разные имена и фамилии. Я вырос и получил четыре паспорта. Но ни в одной из этих бумажек нет моего настоящего имени. Тот мир не знает, что я Михась, а не кто-то другой.
Михась спрятал паспорта.
— Судьи не могут судить наших женщин — они матери-героини. — Милиция не может поймать наших мужчин — они всегда скроются в другом таборе под новыми документами. Среди нас милиция не найдет стукачей. Цыган никогда не продаст цыгана хотя бы потому, что тогда ему придется кормить всех детей очутившегося в заключении…
— У, блин, — с уважением произнес Сева.
— Тебе повезло, что ты попал именно к нам. Чтобы исчезнуть с глаз долой — вовсе не обязательно ехать в США или Японию. Шаг в сторону, к нам, и, не уезжая никуда, становишься эмигрантом.
— Но…
Тут речь Михася прервал гость. В комнату вошел человек лет шестидесяти пяти со специфическим красным алкогольным отливом кожи.