— Бог с ними… — Аверин постучал пальцем по бокалу. — Значит, Султана — Захар. Авила — кровники.
— Да.
— И все тихо опять. До следующего убийства.
— Это вы так работаете.
Кабацкие ссоры — одна из причин, по которым зачастую начинаются мафиозные войны. Воры испокон веков любили гулять в тавернах, кабаках, ресторанах — в зависимости от эпохи. Добытые не праведно деньги должны быть частью пущены на замаливание грехов в церквах, а частью прогуляны в дыму — иначе какой смысл разбойничать? Разное случается в кабаках. В конце восьмидесятых самый молодой вор в законе Калина, сын небезызвестной крестной матери Кали, жены нескольких подряд воров в законе, в ресторане поругался с известным законником Мансуром. Тот сделал замечание, что Калина ведет себя слишком громко. Мансур — серьезный каратист, физически сильно превосходивший противника. Но Калина просто вынул финку и вогнал ее по рукоятку. Как обычно бывает, это убийство, совершенное на глазах у всего ресторана, никто не видел. Нашлись свидетели, что Мансура ударил кто-то посторонний. Через год Калину расстреляли около гостиницы «Космос».
— Калач возник — сказал Аверин.
— Где?
— По телефону вышел на связи в Москве. Он сейчас продолжает по загранкам слоняться.
— Помоги вытащить его в Москву, — глаза Ледокола холодно загорелись.
— Ты что мне предлагаешь?
— Самбист, это вампир.
— Нет. Сначала я должен кое-что понять. Если ты мне объяснишь все, мы сэкономим массу времени.
Ледокол задумался, потом встряхнул головой:
— Нет, не стоит.
— Калач где-то в Канаде. Они организуют аферу с угольными кредитами.
— Через какие фирмы?
— Не знаю.
Ледокол задумчиво смотрел на свечу. Свет ее играл в бокалах. Взяв бокал, осушил его махом.
— Он будет мой, — что-то тяжелое и мутное загорелось в его глазах…
Соседка-шизофреничка привычно хлопала дверью своей квартиры уже который час подряд. Аверин смотрел телевизор. По телевизору снова показывали Отари Квадраташвили. В последние месяцы он появлялся на телеэкране чуть ли не ежедневно. Его преподносили как нового Рябушинского и Третьякова. Только те помогали художникам, а Отари — старым и беспомощным, оставшимся никому не нужными спортсменам.