Скованные намертво

22
18
20
22
24
26
28
30

Неделю Аверин провел в Питере. Он наслаждался мрачным очарованием этого города. Его мистикой, чем-то, что поднято из потаенных глубин человеческой цивилизации. Недаром в Питере так много египетских мотивов и мудро взирают на горожан старинные гранитные сфинксы. Мрачная сакральная тайна присутствовала в этом городе. За последние годы по нему погуляла разруха, имя которой — новая городская власть. Городской голова — краснобай, обожающий порассуждать об общечеловеческих ценностях, — так запустил город, как не удалось Даже в блокаду. Развелись толпы туберкулезных бомжей, беспризорников, тенями скользили в темных закоулках наркоманы, горела распутная кабацкая жизнь, влажные фасады уникальных домов не ремонтировались давным-давно. Некая болезненность города, так хорошо подмеченная Достоевским, превращалась в злокачественную болезнь.

Когда Аверин вернулся домой, у него оставалось еще два Дня отдыха. В квартире он застал Егорыча, который мыл тарелку Пушинки.

— Чем ты ее кормишь? — спросил Аверин, кивая на разомлевшую, лежащую у батареи, разжиревшую еще больше Пушинку. — Она скоро в бегемота превратится. Видишь, даже не играет.

— Взрослая кошка, станет она тебе играть, — возмутился Егорыч. — Чем кормлю — рыбой, сметаной и огурцами.

— Какими огурцами?

— Свежими. Со сметаной наворачивает за обе щеки.

— Ну ничего себе, — покачал головой Аверин.

— Нормальная диета.

— Я тебе пива балтийского привез. На вокзале купил. Вон, целая сумка.

— Ну что тебе возразишь на это, друг мой? Наливай. У меня угорь копченый.

— С каких шишов?

— Презент.

— Как «Птичье молоко»? Только от капитана сейнера?

— Почти.

Аверин не ел угря лет двадцать.

— Ну как? — спросил Егорыч после дегустации.

— Угорь как угорь, — пожал плечами Аверин…

Уголовное дело по убийству Отари Квадраташвили досталось в производство стажеру городской прокуратуры, который его быстро приостановил.

Камышова отправилась в Генеральную прокуратуру. И тут как-то само собой вспомнилось, что у ней несколько дней назад наступил пенсионный возраст. И уже через несколько дней в ее кабинет, где она провела столько лет, допрашивая маньяков и расхитителей, где распутывала неподъемные дела, заселялся другой хозяин — из молодых, сговорчивых, четко знающих грань между можно и нельзя.

Как-то вечером Ремизов позвал Аверина к себе в кабинет. Второй раз за совместную работу вытащил коньяк, разлил по рюмкам.