Римо неподвижно лежал на кровати с закрытыми глазами и обнаженным торсом. На нем были только спортивные трусы. Тело его застыло. Висевшая на цепочке золотая подвеска сбилась к уху.
– Боюсь, уже слишком поздно, – сказал врач.
– Уберите отсюда этого белого, – приказал Чиун, обращаясь к Консуэло.
– Но это врач!
– Никакой он не врач! Он корейца от японца не отличит. Где у него лечебные травы? Где седина, спутница мудрости? Ему от силы лет сорок.
– Римо умер, – сказала Консуэло.
– Уведите его отсюда, – твердил Чиун. – Неужели и это придется делать самому?
– Ваш друг мертв, – сказал врач.
– Что вы понимаете в смерти! Что вы понимаете в смерти?! Вам доводилось убивать?
– Ну хорошо, мне надо оформить акт.
Чиун только махнул рукой. Если этот молокосос хочет самолично доложить начальству, какой он глупец, – это не его, Чиуна, забота.
Когда врач ушел, Чиун объявил, что Римо вовсе не умер.
– Тогда что с ним? С виду он совершенно мертв. Ни пульса. Ни дыхания. Врач сказал, что он умер.
– Его губит упрямство, – сказал Чиун. Он показал на подвеску, съехавшую Римо к уху. – Уберите это!
– Какой толк сейчас убирать какое-то проклятое золото? – недоуменно спросила Консуэло. Уже слишком поздно. Как старик этого не понимает?
– Уберите, – не унимался Чиун.
– Хорошо. Теперь это не имеет значения. Он был хорошим парнем, – сказала Консуэло. Ей захотелось на прощание поцеловать Римо в лоб, укрыть его простыней, чтобы он успокоился навеки. Но вместо того она через голову стянула с него цепочку с подвеской и протянула ее старику азиату. Тот в ужасе шарахнулся. Это был не просто шаг назад – это было какое-то движение, отбросившее его в дальний конец комнаты раньше, чем прозвучал шорох его одежд.
– Не подносите ее ко мне! Уберите. Она проклята!
– Да ладно вам, – устало молвила Консуэло.
– Унесите ее отсюда. Вон. Вон отсюда!