– Значит, Ужа из больнички вытащили мои люди, – пробормотал Хлюст, соображая, что стоит говорить, а что стоит придержать. – Шах отправил в пресс-хату Ужу маляву, чтобы тот зажмурил мочилу, которого менты повязали. Об этом еще все газеты писали. Мочила тот братана Шаха завалил, вот он и решил поквитаться. А когда с мочилой получился облом и над самим Ужом завис топор, тот и напомнил Шаху про маляву. Тут хочешь не хочешь, а вытаскивать его пришлось.
На мгновение Хлюсту показалось, что Донцов все сам знает, а встретился с ним только для того, чтобы убедиться в его искренности.
– Другого выхода не было. Уж обещал сдать Шаха законникам за то, что тот имел дело с «шерстяным». Пришлось его выдернуть из Бутырки, пока не отправили на зону, так Фарид велел. Но теперь все, Ужу конец, ломанул хвост змеюка.
– Почему я о побеге ничего не знал? – задал вопрос Олег, сжимая перед самым лицом Хлюста кулак с такой силой, что угрожающе затрещали суставы.
– Потому что все это мелочовка, – пошел уголовник ва-банк. Хитрый и пронырливый, он нашел единственно правильный выход, оберегающий его от лишних тумаков. – Ну, сдал бы я вам побег Ужа, кстати, это мероприятие было на мне. И что? Может быть, Шах и не вычислил бы на этом провале меня, но в других делах обязательно стал бы осторожнее, и кто знает, чем все могло закончиться? А так…
– Что так? – В глазах Олега промелькнул профессиональный интерес, это не укрылось от настороженного Хлюста. И он сообразил – сегодня его больше бить не будут.
– Шаху предложили большую партию фальшивых долларов. Половину он уже вложил, кстати, тоже в криминальный товар.
– Какой?
Конечно, прихватить Шаха на поддельных баксах было бы славно, но скучно. Бумага – она и есть бумага, если раньше изготовителей фальшивой иностранной валюты вылавливали в сытых странах Западной Европы и эти дела имели хотя бы видимость международных, то теперь и свои умельцы наловчились печатать подделки не хуже. И захват таких торговцев-распространителей стал чем-то обыденным, вроде как раньше были рейды против щипачей-карманников.
– Товар особенный, – цокнул языком Хлюст, как будто сам его пробовал. – Управляемые противотанковые комплексы «атака» с запасными ракетами.
– Ага, – как можно спокойнее произнес Донцов, стараясь не подать виду, что эта «тема» его очень заинтересовала, и немного успокоить сердцебиение. – Может, ты и продавца знаешь?
– Конечно, знаю, – оскалился Сырцов. – Продавец, собака, осторожный, но у Фарида от меня тайн нет. Есть у Шаха полковник-отставник, в прошлом офицер артснабжения в Западной группе войск. Когда в начале девяностых начался бардак с выводом наших частей из бывшей ГДР, он и прихватил кое-что из того, что подороже и по рангу положено. Теперь вот решил реализовать свою добычу, Шаху как раз клиент фартовый попался, берет оптом. Правда, «полкан» в свете последних событий, когда начали вояк за коррупцию сажать, сильно перетрухнул и всю партию решил отдать за полцены. Шах это просек и хочет под шумок втюхать ему раскрашенную лабуду.
«Торопится, – подумал Донцов, – от улик избавляется. Бросить жалко, а держать у себя страшно. Наверное, гад, решил новую жизнь начать, с чистого листа. Все-таки судьбу не обманешь. Недаром сказано, нет ничего тайного, что бы не стало явным».
– Ладно, Вениамин, хватит валяться. Подъем! – строго сказал майор, протягивая Хлюсту руку. – Пошли на кухню, выпьем по чашечке кофе. Заодно ты мне расскажешь, когда произойдет эта историческая встреча и, главное, где…
Через час, втиснувшись в переполненный вагон метрополитена, майор Донцов размышлял: как поступить? Снова запустить громоздкую и, как выяснилось, не всегда эффективную карательную машину ГУБОПа или тихо разобраться по-свойски…
Екатерина Петровна, семидесятилетняя старушка с морщинистым, как печеное яблоко, лицом, всю свою жизнь прожила в подмосковных Мытищах. Особых заслуг у пожилой женщины перед государством не было, да и быть не могло. На производстве она никогда не горбатилась, никакого вклада в общее дело не сделала, да и семьи у нее никогда не было. В молодости Екатерина любила развеселую жизнь, какие уж тут дети, а когда спохватилась – уже было поздно. Мужа тоже не было. Сперва были богатые любовники-«цеховики», которые предпочитали «культурно отдыхать» в ресторанах. С возрастом маков цвет красоты начал увядать, и партнеры стали меняться. Шабашники, освободившиеся урки, потом и того хуже: местные пьяницы, перекатиполе, а последние пять лет и вовсе никого не было. Кому нужна сгорбленная, беззубая, сморщенная старуха, основательно потрепанная жизнью.
Жила Екатерина Петровна на небольшую пенсию по возрасту, на подаяния, которые выпрашивала на паперти у церкви, да на деньги, что ей давали за выполнение разных поручений. Народ всякий попадается, кому на похоронах попричитать, кому заказать панихиду или что-то в этом роде.
А месяц назад зашел сосед Мишка Тыкля, местный наркоман и вор-карманник. Самому не больше сорока, а выглядит на все шестьдесят, тюрьма —дом его родной. Вот только вышел из Бутырки.
– Слышь, Петровна, дело есть для тебя.
Старуха, грешным делом, подумала, денег пришел охальник занять, приготовилась уж было завыть, запричитать о своей горькой доле-судьбинушке. Но смотрит, достает Мишка пачку ассигнаций, не шибко крупных, но все-таки деньжищ (у церкви надо месяц стоять, а то и больше), кладет на стол и говорит: