Спец экстра-класса

22
18
20
22
24
26
28
30

– Кого? Голгофу? – Хлюст поперхнулся собственными словами. Это была даже не крамола, это было безумие.

– При чем здесь Голгофа? – удивился Фарид. – Я имел в виду Ужа.

– Не думаю, что это даст необходимый результат. Скорее всего маляву он уже кому-то передал, предупредив, чтоб ее вручили законнику, если с ним произойдет что-то нехорошее.

– Считаешь, его надо вытаскивать?

Несколько секунд Хлюст молчал, потом не спеша заговорил:

– Думаю, да. Уж гоним не только законом, но и другими урками, которых козлил в пресс-хате. Ему этого никто и никогда не простит. Он на всю жизнь обречен быть изгоем. Мы его можем использовать, как нам заблагорассудится, и Уж будет счастлив выполнять самую грязную и непотребную «работу» за жилье и пищу. В конце концов, мы всегда его сможем убрать, списать на свалку, как отслуживший хлам.

– А малява? – не удержался от вопроса авторитет, в этом клочке бумажки была его жизнь.

– Что малява? – пожал плечами помощник. – Ходжа Насреддин, взявшись за пятнадцать лет обучить человеческой речи осла падишаха, говорил: «Пятнадцать лет большой срок, за это время может умереть осел, падишах или я». Так и с этой малявой. Кто через год вспомнит Ужа, а через несколько лет… К тому времени бумажка может истлеть, хранитель может о ней забыть или сам умереть. Да и Голгофа в преклонном возрасте.

– Хорошо, убедил, – кивнул головой Фарид. – Вытягивай его и где-то спрячь, пусть зализывает раны. Может, действительно на что-то сгодится.

– Сделаем в лучшем виде, – пообещал Хлюст, хотя на самом деле он начал действовать еще вчера вечером, когда получил весточку от Ужа. Но об этом он не обмолвился, зачем Шаху знать, что кто-то принимает за него решения.

Когда помощник вышел, авторитет выключил компьютер и со злостью ударил кулаком по столу. Не любил он, когда кто-то пытался держать его за кадык. Это плохой пример для других.

* * *

Небольшое кафе-кондитерская «Карина» расположилось в подвале дома дореволюционной постройки. Тихое семейное заведение, сюда в основном приходили родители с малолетними детьми, молоденькие девушки, сладкоежки и влюбленные пары. Здесь всегда было тихо и звучала легкая музыка.

Вошедший посетитель мало походил на завсегдатая кафе. Невысокий коренастый мужчина средних лет с невыразительным, как бы стертым лицом. Одет он был в потертый джинсовый костюм и застиранную до белизны майку. На плече болталась видавшая виды спортивная сумка.

Выбрав себе столик так, чтобы видеть одновременно и вход, и барную стойку, мужчина сел, положив сумку возле своих ног. К нему тут же подошла пышнотелая официантка в белоснежном кружевном переднике и с такой же белоснежной наколкой на русых волосах.

Женщина поставила перед посетителем керамическую пепельницу и, вытащив из небольшого кармашка блокнот, приготовилась записывать.

– Большую чашку натурального кофе без сахара и два сливочных эклера.

Официантка удалилась, чтобы через несколько минут вернуться с заказом.

Потребовалось около десяти минут, чтобы покончить с кофе и эклерами. Мужчина уже вытирал губы салфеткой, когда в кафе вошли трое омоновцев. Один, двухметровый детина, вооруженный автоматом, остался в дверях, двое других направились к посетителю.

Милиционеры двигались грамотно, друг за другом. Замыкающим шел старший сержант, держась поодаль с расстегнутой кобурой, он страховал впереди идущего лейтенанта.

– Добрый день, – поздоровался офицер, когда милиционеры приблизились к столику мужчины. – Проверка документов.