– Тогда костровские ублюдки, – встрял Лопа.
– Старший Костров, если верить Романову, в Швейцарии бока зализывает, младший навсегда упокоился в полесской глухомани, – пожал плечами Скиф.
– Сашку-то Алексеева и попа Мирослава убивать зачем? – спросил Засечный. – Они же ни во что не замешаны.
– Значит, есть какой-то тут смысл, – недобро усмехнулся Скиф. – Похоже, мужики, мы с вами разменные пешки в чьей-то ба-а-альшой игре. И не Костров в ней сольную партию выводит… Аню бы уберечь… Коль пошла такая мясорубка, они и ее жизнь на кон поставят.
Где-то на полдороге от Москвы до Смоленска удалось дозвониться до Ани прямо из поселка. Слышимость была просто ужасная. Скиф напомнил ей о давнем разговоре, когда он учил ее правилам примитивной конспирации: садиться только в третий по счету троллейбус, подолгу кружить по Кольцевой в метро, почаще прихорашиваться перед любым встречным зеркалом или витриной и посматривать, кто у тебя за спиной, и так далее…
– Так вот, слушай, Анечка!.. "Потопай" туда, где мы виделись в последний раз. Встань перед главным входом и жди меня там через три часа. Не забудь захватить паспорт, все деньги и отдать ключи своей больной соседке. Поняла? И никому ни слова о моем звонке.
Аня поняла одно: она не должна ничего говорить и броситься с паспортом на Белорусский вокзал, чтобы встретить Скифа.., и пойти с ним в загс, а затем уехать на край света. Иначе зачем паспорт?
Она встречала их с цветами и радостной улыбкой.
Но вместо долгожданного признания в любви и предложения руки и сердца Аня получила карту Белоруссии с помеченным маршрутом до Лунинца, двести долларов, палку сухой колбасы и краткое напутствие.
Засечный вприпрыжку, как круглый мячик, принес из кассы билет, и вся троица буквально втолкнула Аню в вагон отъезжающего поезда Москва – Брест.
Ни поцелуя, ни слова путного, ничего не объяснили. Втолкнули вот так, как куклу бесчувственную, абы с рук сбыть…
Горькая обида подкатила к горлу Ани. Она скомкала платочек и закрыла рот, чтобы не разреветься.
"Зыбко земное счастье…" – подумала она и вспомнила Лешу Белова.
…А ведь это она не Лешу, а Скифа в Леше полюбила. Это он, Скиф, в лихой десантной форме заезжал к ним домой с подарками и письмами от отца. Тогда ей и десяти еще не было. Это Скиф глядел на нее со всех фотографий на стенах рядом с отцом. А Леша Белов был просто чем-то похож на Скифа, которому открыто подражал…
После Афганистана Леша сильно изменился. Почернел лицом, похудел. Частенько повторял ей: "Хорошо, что у нас нет детей…" И чего тут хорошего?
Но ему другое виделось… То же самое повторил он ей перед вылетом в Чечню. Наверное, то же самое сказал сам себе, когда его роту оставили на смерть в Грозном.
Ане говорили, Леша мог вырваться из окружения, но он усадил на свое место в бронетранспортере раненых…
Она снова поплакала немножко, потом успокоилась и вытащила на свет фото Ники. Она уже сейчас любила ее за брови Скифа…
"Там Ника, – только и сказали ей вместо прощания. – Береги сироту…"
На обратной стороне фотокарточки была короткая надпись на немецком языке, выписанная круглым ученическим почерком. Аня поняла только слово "мама".