Острые глаза недобро кольнули Голубева и исчезли за опущенными веками. Огромный мужчина чуть-чуть склонил голову:
– Люди из Москвы особо дорогие гости в наших краях, – голос шашлычника был благодушен, но сам он смотрел вниз, – садитесь, отдыхайте, я тут быстро все разложу.
Мужчина исчез за занавеской и почти в ту же секунду появился вновь, неся в руках большой красный поднос. На нем стояла запотевшая бутылка «Столичной», несколько граненных стаканов, тарелки с огромными кусками каких-то неестественно алых помидор и тонкая лепешка.
Голубев вскочил и кинулся к машине. Офицеры недоуменно переглянулись. Журналист выдернул из салона свою сумку и побежал назад.
– У меня с собой «Посольская», – он торжественно извлек из сумки литровую бутылку, – она идет в любом виде.
Клыч молча взял со стола бутылку, только что водруженную журналистом, и понес ее за занавеску.
– Он прав, – Леонид свинтил крышечку с бутылки, – тут любую водку надо пить остуженной. Так она лучше идет, да и градусы, вроде, незаметнее. А это в туркменской жаре что-то да значит.
– Ну, – майор разорвал лепешку на несколько кусков и поднял свой стакан, – со знакомством.
Это была длинный обед или скоротечная пьянка, потому что, когда Голубев попытался прикинуть сколько же они выпили, то получалось больше, чем по литру на брата, а солнце едва сдвинулось с места. При этом, офицеры, практически, не ответили ни на один его вопрос о границе, отделываясь какими-то шутками и невероятными историями. А вот он, он рассказал им о своей работе, семье и детях, рассказал даже об удивившей его встрече с руководителем национальной компартии, который, говоря с ним, все время чего-то опасался. Клыч, степенно передвигаясь между их столом и мангалом, исправно подносил им шипящие от жара палочки с печенным мясом, менял бутылки, докладывал помидоры и лепешки. За все время он не произнес ни слова, как не сделал этого и сержант-водитель, запивавший шашлык мутным лимонадом. Наконец майор, отставил в сторону очередную опустевшую бутылку:
– Вот мы и пересидели самую жару, теперь можно и дальше трогаться.
Голубев, чувствуя себя довольно пьяным, но стараясь держаться ровно, медленно поднялся и полез в карман за бумажником.
– Сегодня вы наш гость, – капитан достал из нагрудного кармана свернутую вдвое небольшую пачечку двадцатипятирублевых купюр.
– Нет, – журналист распахнул свой бумажник, – я к такому не привык, – тогда поделим все пополам.
Он протянул шашлычнику деньги, но тот, словно не видя его руки, взял причитающуюся сумму из рук Леонида и, чуть улыбнувшись, попрощался:
– Приезжайте еще.
Майор надел фуражку, проверил, приставив вытянутую ладонь ко лбу, расположение кокарды и не спеша пошел к машине. Когда она тронулась, он наклонился к Голубеву и, хлопнув его дружески по плечу, сказал:
– Славно посидели. Граница, как-то, не располагает к пустой болтовне, а ты, как раз, не из тарахтелок.
– Да, – капитан повернулся к ним, – мы тут в прошлом году везли к себе одного столичного франта, так он нас уболтал до дошноты. Все столичные сплетни рассказал, обо всех приемах и халявной жрачке поведал. Мы думали, что ты тоже из этих, допущенных к телу, а ты ничего, нормальный мужик.
Голубев тоже хотел сказать им что-то доброе, но вдруг почувствовал себя таким усталым, что, откинув голову на скачущее под ним сидение, мгновенно заснул.
Офицеры расхохотались, но это был добрый смех сильных людей.
ebooksa