Слепой против маньяка

Фамилии, которые проходили в списках Эдуарда Ефимовича, были известны всей стране.

В то, чем занимается сейчас Бушлатов, были посвящены несколько человек из администрации Президента, ну и, конечно, сам Президент. Он дал не много времени для такой сложной и кропотливой работы, но знал, что если Бушлатову что-то поручают и он за это берется, значит, работа будет выполнена непременно и в срок.

А качество любой работы, которую выполнял Бушлатов, всегда было на высоте, он все делал безупречно, аккуратно, его логика была железной, просто непоколебимой. За свою жизнь он раскрутил столько всяческих изощренных махинаций, что не справиться и целому отделу. Бушлатов никогда не стремился быть главным, не стремился руководить, все как-то получалось само собой.

Постепенно Эдуард Ефимович Бушлатов стал очень важным человеком, хотя старался все время оставаться в тени. Это ему нравилось, он любил работу больше, чем все то, что она приносила ему: больше денег, больше различных благ.

Весь мир был заключен для него в этом доме в Дровяном переулке, а голубизну неба заменила голубизна экрана.

Если кто-нибудь спросил бы сейчас у Эдуарда Ефимовича: «Который сейчас час? День? Месяц? Время года?» – он бы ответил, но не сразу, а подумав.

Но спроси про источники финансирования политических партий, он ответит без запинки, не отрывая взгляда от ровных столбиков, высвеченных на мониторе.

Но дело в том, что Бушлатова об этом никто пока не спрашивал, вся его работа держалась в секрете, и все раздобытые тайны он поверял красной папке, которая в скором времени должна была лечь на стол Президента, чтобы тот мог расправиться со всеми своими противниками.

Чем меньше времени оставалось до выборов, тем меньше друзей оставалось у Президента, он подозревал буквально всех: тех, кто открыто заявлял о своем противостоянии ему, и тех, кто выдавал себя за его друзей. В число подозреваемых попали и руководители Федеральной службы безопасности.

В свое время Эдуард Ефимович сполна натерпелся от их предшественников.

Но благодаря именно этому обстоятельству он и попал в число тех немногих допущенных к секретам, способных пошатнуть устои государства. Чем держать такого врага на свободе, решили в верхах, пусть лучше он поработает на нас.

И вот, бывший когда-то хроническим отличником, ненавидимым всем классом, Бушлатов стал безымянной тенью, наводившей ужас на политических деятелей. Никто не был застрахован от его тайного вмешательства в личные дела.

Бушлатов упивался своим всезнанием. Он прекрасно помнил, что в школе все смеялись над ним, называли маменькиным сыночком и никто из девчонок не хотел сидеть с ним за одной партой. Так получилось, что он оказался единственным евреем в классе, и ему пришлось отдуваться за всю нацию.

Злоба, копившаяся годами, нашла себе выход. Теперь от него зависело, как скоро попадет под прицел прессы тот или иной политик. Ведь всегда можно дать маленькую наводку какому-нибудь дотошному журналисту и тогда только держись – тот начнет копать, словно собака на прошлой неделе зарывшая кость, да позабывшая где. Другой бы человек, узнав то, что становилось известно Эдуарду Ефимовичу, наверняка посчитал бы, что жизнь не так прекрасна, как кажется на первый взгляд и вряд ли есть смысл ждать дня завтрашнего, лучше сразу просунуть голову в петлю и удавиться.

Но этот сорокапятилетний мужчина с садистским удовольствием копался в грязных делишках других людей утешая себя мыслью, что сам далеко не худший из представителей человеческого рода.

В общем-то, аналитический центр можно было расположить в любом другом месте, за городом, на какой-нибудь укромной государственной даче, укрытой высоким забором. Но дело заключалось в том, что все старые строения были прекрасно известны Федеральной службе безопасности, а там тоже не дремали.

Единственным выходом было создать новый центр, на новом месте, замаскировав его под коммерческую фирму. Чуть что, все можно ликвидировать, не оставляя никаких следов.

Бушлатов дал себе зарок за время работы не завязывать никаких отношений с женщинами. И поэтому только жадно пожирал глазами свою секретаршу Аллу, стоило той повернуться к нему спиной. Короткая юбочка, еле доходящая до половины бедра, длинные стройные ноги.

«Вот окончу работу, и тогда… – мечтал Бушлатов, – непременно устрою небольшой загульчик. Но только не сейчас».

Алла оборачивалась и заставала шефа в позе полной задумчивости. Он нравился ей именно из-за своей недоступности. И девушка старалась подразнить его. Она была не очень-то изобретательна на такие штучки, и ее фокусы повторялись изо дня в день: то она совершенно случайно роняла какую-нибудь бумагу и, наклонившись, Делала вид, что ей трудно поднять. Коротенькая юбка ползла вверх, и тогда Бушлатов, скосив глаза, мог видеть самый краешек кружевного белья. Временами Алла садилась напротив него и, положив себе на колени какую-нибудь папку, принималась перебирать документы. Колени ее, якобы для удержания бумаг, постепенно слегка раздвигались… Но и это не могло вывести Бушлатова из равновесия. Он злился на себя, что начинает думать о всяких глупостях, когда вокруг такая тьма работы. А Алла, мило улыбаясь, продолжала перекладывать один листок за другим, изредка бросая взгляды на своего шефа. Мысленно она досадовала на то, что ее ноги интересуют Бушлатова куда больше, чем лицо, а ведь каждое утро она убивала по полтора часа на то, чтобы аккуратно наложить тени, подкрасить ресницы, губы, но сделать это не вызывающе, а утонченно, со вкусом, ориентируясь на обложки журналов мод.