— Да какая, в жопу, разница?! — Опер возбужденно вскочил из-за стола и забегал по кабинету. — Ты отдай ту, что взял, а кто там ее писал — дело двадцатое… Понял?
— Понял, — кивнул Юрий Александрович. — Почто не хотите вы, начальник, ошибку свою признать. Нет у меня того, что вы ищете…
Лицо Колбасова начало наливаться нехорошим сиреневым цветом, казалось, еще немного — и он окончательно взорвется, заорет дурным голосом, или ударит старика, или начнет его душить. Однако Владимир Николаевич сумел справиться со своими эмоциями. Со свистом выпустив воздух сквозь зубы, опер помолчал несколько секунд, потом дернул шеей и почти спокойным голосом сказал:
— Михеев… Мы не ошибаемся. Картина у тебя. Ты мне говоришь, где она запрятана. Я ее изымаю. И все. Через три дня после этого ты уже пьешь пиво на свободе. Любишь пивко-то? Я тебе специально баночку принес… На нарушение ради тебя иду. На! Только пей здесь. — Колбасов вытащил из кармана куртки банку датского пива и широким жестом протянул ее Барону.
— Я не пью пива, — покачал головой Барон.
— Что? И пива не пьешь? — удивился Колбасов. — Ну и хрен с тобой. Тогда я выпью.
Владимир Николаевич с хрустом выдрал из банки кольцо с жестяным язычком и истово присосался к скважине. Видимо, пивко успокаивающе повлияло на организм Колбасова, потому что, опустошив банку, он вытер губы ладонью, снова сел за стол и заговорил вполне дружелюбным тоном:
— Ну пойми же ты. Пойми! Ты — старый, больной человек. Не сто же лет жизни ты себе отмерил? У тебя каждый денек сейчас на счету. Отдай картину — и все будет хорошо. Дело твое я за пару дней вчистую закрою. На свободу пойдешь с чистой совестью, денег на жизнь у тебя и так хватит, заныкал ведь на черный день-то? Заныкал… По глазам вижу… Ведь хату на Каменноостровском ты взял. Ты. Твои же люди тебя и сдали…
— Да? — удивился старик, подумав о Пианисте. — Это кто же? Захваченные вами в плен бригады моих боевиков?
— Не важно, — махнул рукой Колбасов. — Ты сам знаешь кто… «Нет, про Жору он ничего не знает», — понял Барон, а вслух сказал:
— Ну так если мои люди вам меня сдают вчистую, вы бы и поинтересовались у них, где я тайники свои укромные сделал…
— Мы без тебя разберемся, что у них спрашивать, — устало сказал Владимир Николаевич. — Ты главное пойми: ни продать картину, ни воспользоваться своими деньгами ты уже не сможешь. Не сможешь!! Ты даже не увидишь ее ни разу, если мне не отдашь… Опер уже выдыхался, он утратил былой напор и говорил вяло и неубедительно.
Барон понял, что Колбасов почти дошел до нужной кондиции, и решил немного оживить разговор, всколыхнуть, так сказать, атмосферу:
— Ладно, начальник. Предположим, я отдаю картину. Ну а с делом-то… как?
Колбасов встрепенулся, заблестел глазами, азартно подался к старику, и Юрия Александровича обдало запахом свежеусвоенного пива.
— Это не твой вопрос… Считай, что для тебя все путем. Сделаем дело — и ты свободен, как ветер…
— Ага, — кивнул Барон, — значит, как ветер… Ну а с остальным барахлом что?… Из той хаты-то, поди, не одна «Эгина» пропала?…
Владимир Николаевич боялся поверить услышанному — старик поплыл, еще немного дожать его… Вот только почему в глазах вора какая-то странная усмешка мелькает?
— Считай, что остальное я тебе подарил, — хрипло выдохнул Колбасов и повторил с упорством параноика: — Ты мне — картину, я тебе — свободу…
— Понятно. — Юрий Александрович вздохнул и поскреб щетину на подбородке. — Все это очень заманчиво, начальник… И на сделку бы я пошел, но…
ebooksa