Сквозь сон она услышала людские голоса, усиленные громкоговорителем: «…попытка государственного переворота…», «…демократия победила заговорщиков, и теперь…», «…заколотить в крышку гроба коммунистического режима крепкий осиновый кол…».
Девочка не понимала смысла этих слов и решила, что это просто шум. Для нее не опасный. И снова крепко заснула.
Проспала она и то, как состав тронулся. Когда проснулась, была уже ночь.
Дверь вагона с грохотом приотворилась.
— Колян, да бери весь ящик! Стоять будем часа четыре, не меньше! Петруха успеет в деревню с.мотаться, самогону будет — залейся!
— А если отстанет?
— Ниче с ним не сделается. Молодой, он и есть молодой. Трусцой добежит!
— И то правда…
Солдат подхватил тяжелый ящик. Аля почувствовала запах пота, кирзы, сивухи…
Дверь на засов не закрыли, только задвинули слегка.
Девочка выглянула наружу. Вдоль состава шли трое и распевали нестройными, охрипшими голосами. Потом стало тихо.
Аля стала вынимать из ящика одну за другой промасленные банки и бросать их под насыпь. Она уже попробовала: если стукнуть несколько раз ножом, там получалась дырка, и можно было сделать ее пошире и вытягивать кусочки сочного мяса…
Потом выпрыгнула сама. Поежилась от ночного холодка: она была почти нагишом, в сандаликах на босу ногу. И платьице, и трусики изорвались в клочья, еще когда она бежала через лес; на станции девочка нашла на какой-то веревке полосатый половичок и спала, завернувшись в него. Теперь она завернула в половичок нож и несколько банок; остальные — закопала, вырыв под насыпью в мягкой влажной земле ямку.
Услышав снова голоса, метнулась в кусты, притаилась.
Тело сотрясала дрожь; ей было холодно, и еще она боялась, что ее заметят.
— Где этот козел?
— Так в деревню же подался!
— Вы что, под трибунал захотели?!
— Так сказали же, часа три стоим, а то и четыре…
— Сказали… Ну пусть только появится! Почему вагон не заперт?!