— Слушай, друг, отойдем-ка на секунду. Разговор есть.
Виктор уже слышал этот голос на вокзале, обычно резкий, требовательный. Хозяина голоса звали Миколой.
— Ну как, не надоело еще отдыхать? Есть вариант неплохой работенки. Слепых народ жалеет. Дам проводника пацаненка — станет водить тебя по электричкам. Будешь работать от меня — ни одна сука не посмеет тебя пальцем тронуть. Доходы делим по-божески, пятьдесят на пятьдесят. Начинать можно хоть с завтрашнего дня.
Виктор постукал алюминиевой палочкой по ботинкам вокзального босса — чтобы обойти его стороной.
— Не хочешь. На голодный желудок жить веселее.
Ладно. Только имей в виду — тут, на вокзале, все при деле. Кто не желает — вылетает к чертям собачьим.
Когда Виктору удалось обойти работодателя — тот схватил его за ворот пиджака:
— Отвечай, когда с тобой разговаривают.
Губы человека в темных очках остались плотно сжатыми.
— Как знаешь, — процедил Микола. — Живи до завтра, там видно будет.
Человек с алюминиевой палочкой забрел в подземный переход — шаги и голоса раздавались здесь особенно гулко. Достав из-за пазухи несколько газет, он подстелил их на асфальт, сел. После удара мента болели ноги.
Но боль не досаждала, он относился к ней спокойно. Он был сам по себе, тело само по себе. Можно прислушаться к его жалобам и требованиям, можно мысленно отодвинуться в сторону. Не мерзнуть, не замечать голода. Не спать сутками или, наоборот, отключаться на несколько дней.
Ему сунули в пальцы сложенную бумажку. Деньги, мелкая купюра. Это не обрадовало, не огорчило. Точно так же равнодушно он принял удар дубинки, угрозы Миколы. Какая разница, чем будет занята телесная оболочка: лежит ли этот неразлучный его спутник, поджав ноги, слоняется взад-вперед под дождем, ходит по вагонам с мальчишкой-поводырем?
Кто-то поблизости заиграл на аккордеоне. Неумело, фальшивя. Дрожащий стариковский голос завел песню:
Человек с алюминиевой палочкой невольно поморщился. Терпеть эти фальшивые режущие слух ноты было выше его сил. Он медленно встал, сложил газеты и сунул обратно за пазуху. Это варварски-бездарное исполнение заставило его прежнее "я" всплыть из глубины на поверхность.