Выход на бис

— Абсолютно. Я просто выключу у тебя все мужские способности. Одно только слово: де-ро-гейшн, и ты, Волчище, как мужик — пустое место. Могу даже сказать код, которым все обратно включается: то-ле-ранс.

— И не боишься, что я это слово Марселе продам?

— Не-а! Ни ты сам, ни Марсела, никто, кроме меня, эту кодировку не снимет. Потому что все рассчитано исключительно на мой голос и ни на чей больше.

Блеф или нет? Этот вопрос меня вдруг несказанно взволновал. Хрюшка становилась очень серьезным зверем. И теперь надо было поразмыслить над тем, не приведет ли эта акция к тому, что Марсела нас обоих отвезет на Акулью отмель.

Но тут из душа, закутавшись в полотенце, вышла наша гостеприимная хозяюшка.

Унижение и терпимость

Именно так надо было понимать кодовые словечки «derogation2» и «tolerance3». Свинтусятина не случайно выбрала их для осуществления своего пакостного замысла. Дескать, будешь облизываться на свое давнее увлечение — потерпишь унижение, а поведешь себя хорошо — проявлю терпимость…

Бедняжка Марсела, еще не знавшая, что ее лучшие надежды и чувства взяты под безжалостный прицел, попросила:

— Милый, протри мне спинку…

Наверно, это было бы очень приятно сделать пять минут назад или чуть раньше. Теперь я делал это примерно с тем же энтузиазмом, с каким бы промывал керосином закопченные детали мотоциклетного двигателя. А вредное парнокопытное, храня на лице нейтрально-невинную гримасу, скромно посматривало в иллюминатор.

Марсела явно не добилась от своей демонстрации того впечатления, на которое надеялась.

— Ты, как видно, очень устал, — промолвила миссис Браун. — Вялый какой-то, сонный… Ну ничего, сейчас подкрепишься, отдохнешь — и станешь человеком.

Хрюшка едва удержалась от тихого «хи-хи», но при этом слегка кашлянула. Марсела не обратила на это внимания.

Одевшись и причесавшись, хозяйка проводила нас в носовой салон, где нас дожидались к ленчу.

Там особых трансформаций я не углядел. Впрочем, наверно, мебель все-таки заменили.

За столом уже присутствовали нынешний капитан «Дороти» Джек, адвокат Ховельянос, глава благотворительного фонда «Изумруд» Лаура Вальдес и еще одна дама неизвестного назначения, явно англосаксонского типа. Поскольку в беседе между Марселой и Рози я краем уха услышал имя какой-то Сильвии, то догадался, что это она и есть. Все прочие, то есть охрана и матросы, в это изысканное общество допущены не были.

За столом я угодил точно в середину между Марселой и Ленкой. Уже это было бы занятно, если бы не проклятое слово «derogation», которое, словно холодный штормовой ветер, задувало все и всяческие вольные мысли. Оно выползало из недр организма, как скользкая отвратительная гадюка. Я даже физически ощущал омерзение от этого слова, будто от прикосновения к какой-то дряни. Подозреваю, что Премудрая Хавронья ввинтила мне все эти образы в память, и кодовое слово тут же возбуждало те участки мозга, которые их хранили. Но что еще более подло — «derogation» все время вертелось у меня в голове, словно навязчивая мелодия. Ленка сидела и лопала, даже не глядя на меня, а голосок ее настырно произносил внутри моего мозга это самое английское слово, но с подчеркнуто утрированным русским акцентом — у Хавроньи такого не было даже во времена обучения по методике Чудо-юда.

— Де-ро-гейшн… Де-ро-гейшн… — словно игла звукоснимателя застряла на старинной грампластинке. Я озлился, но супротив нейролингвистики не попрешь, тем более что противодействовать подобным пакостям меня не учили.

Я не обращал внимания на то, что ел и пил. Даже мороженое, изготовленное Лаурой и Сильвией по каким-то спецрецептам, не оценил. Потому что осознание своего бессилия в очень любимой мне сфере жизни жутко вредило восприятию и всяких прочих радостей бытия.

Конечно, первой умной мыслью была догадка о том, что можно попробовать отделаться от вредоносного слова, если начать произносить полезное слово «tolerance». Но ничего не получалось. Как только я пытался хотя бы мысленно подобраться к этому слову, как из недр мозга начинали косяками всплывать многие десятки слов на буквы «т» и «t», которые совершенно сбивали меня с толку, а такое, казалось бы, простое слово намертво забывалось. A «derogation», напротив, начинало звучать «громче» и повторяться с меньшим интервалом, на манер того, как в доброе старое время работал автоответчик центральной железнодорожной справочной: «Ждите ответа… Ждите ответа… Ждите ответа…» После трех или четырех попыток прорваться к «tolerance», я ощутил вполне отчетливую головную боль и понял, что от подобных лобовых атак чего доброго крыша поедет.