Ильин знал, что ждет его внизу. Потому, наверное, нащупывал ногой следующую ступень не с опаской, а осторожно. Вот его нога ткнулась во что-то мягкое. Он щелкнул зажигалкой и в слабом подрагивающем свете увидел труп милиционера. Вода скрывает его наполовину, не видно лица, а только затылок и ухо.
Отпустив руку от скобы и оттолкнувшись, Николай приземлился в метре от тела.
— Осторожно, пацаны.
Он отошел в сторону, давая дорогу товарищам. Помог удержаться на ногах Гадкому Утенку, поскользнувшемуся на скользком бетоне.
— Где мы? — спросил Лилипут, спустившийся последним.
— Молчать, — лениво посоветовал остальным Чила. Ноздри спецназовца пришли в движение. Он впитывал эту незнакомую атмосферу, словно мог по запаху представить ее, даже понять как живое существо, сориентироваться в этом затхлом брюхе. — Метро вроде бы, — сказал он, снова посветив зажигалкой. — Брошенная ветка, что ли, не пойму. Лилипут, пошарь-ка у мента, может, у него фонарик есть.
— Вот какой-то фонарь лежит, — сказал Гадкий Утенок, обследуя свою часть колодца.
— Где?
— На приступочке.
— На приступочке, — хохотнул Лилипут. — Дяревня. — Наморщившись, он пошарил по карманам милицейского бушлата, расстегнул его, наткнулся на пистолет. В последнюю очередь обнаружил автомат, придавленный телом. — Оружие взять?
— Не надо. Пусть останется на всякий случай. А фонарь возьмем. Утенок, — спросил Чила, — на приступочке больше ничего нет?
— Никак нет, Евгений Ваганович, — моментально сориентировался боец. — Чисто.
— Фонарь-то светит?
Вместо ответа Утенок продвинул продолговатую клавишу вперед и даже зажмурился от яркого света.
— Боевики, что ли, оставили?
— Нет, это мент подложил. — Лилипут подернул плечами и отер руки о телогрейку. На всякий случай решил отмазаться: — А тут холодно.
— Свежо, — поправил его матрос Чила.
— Так моряки говорят?
— Ага.
— Я слышал, когда бывает очень свежо, они замерзают. Прикорнут на приступочке — и готово.