— Я лучше схожу умоюсь. А ты прослушай еще один кусочек — перемотай минут на десять вперед. Уже не поймешь, кто там кого отдрессировал. Но к финишу пришли бок о бок. Вот это беглец! Менты ищут его в грязных подвалах, а он с телкой на атласных простынях заезды устраивает. Секс как стоял на первом месте, так и стоит.
— Ты можешь заткнуться?! — Николай резко выставил ладонь и держал, пока в глазах майора не потухли красные искры, а ноздри перестали источать похотливый дым. Он представил Вадима в машине с подслушивающей аппаратурой. Глубокая ночь, относительная тишина, прерываемая прерывистым дыханием тяжело сглатывающего майора. Натерпелся. Хотя кто знает...
Терехин поймал себя на странной мысли. Ему хотелось выкрикнуть голосом Кайдановского: «Господи! Ну почему ты помогаешь этому кретину, а не мне!»
Он слушал десятки подобных записей, но еще никогда так сильно не сосало изнутри. Николай испытал к Крапивину чувство крайнего отвращения, словно тот буквально на глазах изнасиловал родную сестру. И неважно чью — свою или его, Николая Николаевича Терехина.
— Ну что, берем его? — расслышал Николай. — Он ни черта не знает про заказчика. Зато шикарно устроился.
— Все, проехали! — осадил полковник подчиненного. — Крапивин дальше Машиной спальни не уйдет, разве только завернет в умывальник. Насчет этого я не беспокоюсь. Меня, черт возьми, настораживает следующий факт: закрытую информацию, касающуюся охраны Дронова, действительно мог предоставить человек, хорошо знакомый с особенностями работы госохраны. И если выяснится, что этот человек работает в Кремлевском полку... — Терехин покачал головой. — Мы раскроем натуральный заговор. Я предлагаю дать Дьячковой свободу действий. Пусть носится по Кремлю, ищет встречи с Корсаковым.
Соловьев покачал головой. Терехин снова выставил ладонь:
— Два дня, Вадим. Обещаю. Потом снимем «прослушку» и возьмем Крапивина.
«Договорились», — покивал майор.
— Охранника «пробить»? — спросил он.
— Охота тебе возиться с этим жлобом? — Терехин наморщился и махнул рукой. Телохранитель Дьячковой, на его взгляд, походил на бульдога: тупая рожа, ранние залысины, еще резче проступившие на его бритой голове. Сини больше на щеках и крутом подбородке. Короче, как говаривал Джеймс Хэдли Чейз, в голове у него темно, как внутри арбуза.
«Мария Александровна, я на дачу хотел прокатиться».
«Напомнил, что ли?»
Этот вопрос, прозвучавший в присутствии Виктора Крапивина, не вогнал Юрия Цыганка в краску, но вызвал в груди ревность... и счастливые воспоминания. Они перенесли его в заснеженный февраль. Телохранитель Марии Дьячковой лежал на кровати, заложив руки за голову, и представлял себе новенькие номера и бампер джипа, покрытые однородной кипенной массой — явный признак долгого безостановочного движения по заснеженной трассе...
Цыганок лишь изредка бросал взгляд на Марию, расположившуюся на переднем сиденье. Она была одета в короткую коричневую дубленку, джинсы, вязаный бежевый берет; шею окутал теплый шарф.
Серебристый джип походил на моторную яхту, он рассекал носом замершую трассу; оглянись назад, и увидишь холодную синеву моря, пенистую кильватерную струю и бьющиеся в студеном месиве льдинки.
Они ехали на дачу к Цыганку. А до этого он, стоя соляным столбом посреди ее студии, произнес короткое слово: «Зима».
Начал он неуверенно и впервые не зная, куда девать свои сильные руки. Было видно, что он тщательно готовил свое выступление, может быть, даже писал и заучивал наизусть. Когда он «буксовал», забывая текст, Мария подбадривала его глазами: «Давай, давай, вспоминай». Цыганок видел, что она тихо издевается над ним, сидя в кресле, тем не менее не мог бросить все к чертовой матери, плюнуть, развернуться и уйти.
— Там сейчас здорово, — едва ли не по слогам соблазнял он свою хозяйку, в которую был влюблен по уши. — Затопим печку, выпьем шампанского. Замерзнем и снова отогреемся. Знаешь, как здорово, — плавно перешел он на «ты», — приходишь в выстуженный дом, зажигаешь дрова в печке и буквально видишь тепло — воздух колышется. — Цыганок показал руками: — Теплый поднимется, холодный опускается. Дрова потрескивают, а ты ходишь в теплой одежде, делаешь что-то по дому. И... как это... не хочется разомлеть. Да, надолго остаться с непослушными пальцами, с клубами пара изо рта и с едва зара... зарождающимся теплом.
«Хватит!» — Мария больше не могла терпеть вдохновенной речи охранника и перебила его взмахом руки. Еще чуть-чуть, и она рассмеялась бы ему в лицо.