Убить генерала

Он повалил Марию в снег и бесконечно долго целовал ее. Она прервала его горячим шепотом:

— Я устала... Где твой долбаный дом? — тяжело дыша, спросила она. — Знаешь, чего я хочу?

— Чего?

— Дров принести. Серьезно. Охапку. Или как там... вязанку, да? Слушай, а сено там есть?

— Чего?

— Сено? Сарай-то есть?

— Есть.

— Значит, и сено должно быть. Заберемся в сено, откроем «шампунь»... — Она покачала головой. — Сядем в машину, посмотри на себя в зеркало: у тебя лицо кровью налилось. Господи, я боюсь за тебя...

Мария следовала за Цыганком. Утопая по пояс в снегу, он прокладывал путь к калитке и бормотал что-то про свою непредусмотрительность, про лопату. С трудом очистив пространство перед калиткой, он еще с десяток метров выступал в роли грейдера. Наконец поднялся по ступенькам и открыл дверь ключом.

— Вот мой дом, — сказал он, оборачиваясь.

— Дом?! — переспросила Мария. — Это прямо изба какая-то... И вот там, — она указала перчаткой, — происходит движение воздуха? Теплый куда, забыла?

— Вверх. Проходи.

— Ладно. Попробую. Электричество есть?

— Есть свечи.

— Здорово! — Мария шагнула в темное помещение. — Это сени, да? Я уже начинаю ориентироваться...

Она стояла посреди комнаты и оглядывала скромную обстановку: пара кроватей, диван, платяной шкаф, книжные полки на стенах, забитые газетами и журналами, стол у стены, замерзшие цветы на подоконнике, печка-голландка с распахнутой пастью топки...

— Ты куда? — спросила она хозяина, выходящего из комнаты.

— За дровами. Печку хочу растопить.

— А меня растопить не хочешь?

Секса в пятнадцатиградусный мороз ни у Марии, ни у Цыганка еще никогда не было. И она никогда, наверное, еще не встречала таких рук, какие были у Цыганка. Казалось, он обнимал ее всю, не давая замерзнуть ни одному участку на ее обнаженном теле. И не давал ей опуститься на брошенную на кровать дубленку. Он делал что-то невозможное, держа ее на весу: в этом доме не прозвучало ни одного фальшивого стона, которые зачастую раздавались в ее роскошной комнате в чьих-то поддельных объятиях. Их движения были пропитаны искренностью, и Мария не понимала, почему изо всех сил старается сдержать тот единственный вскрик, который подбирался к припухшим губам и кружил голову.