И Санька вдруг испугался: а что, если Коля не нашел похожего на него мальчика и сфотографировал девочку? Вот позор!.. «Ну точно, девчонка, — краснея, уверился он. — В хлеборезке не работать, хлеб с повидлом не рубать, — девчонка».
Мальчик немного отвлекся от дум о еде. Сколько себя помнил, он всегда думал о пище. Даже глядя на школьников, которые по утрам торопились на занятия, думал, что у каждого в сумке лежит обед: бутерброды с колбасой, у кого-то с домашней котлетой, — разрежешь холодную котлету вдоль, положишь половинки на хлеб и...
Пиратский корабль в воображении Саньки растаял, когда колокола зазвонили часто, тревожно, как на... похоронах? Да где же он находится в самом-то деле! Может, и правда, на кладбище? Рядом с крестами — часовня. По ночам к ней слетается нечисть, ищет, чем бы поживиться. Но в таком случае кто же главарь? Не звонарь же он, честное слово! Может, главный черт?
Похож — угрюмый, бородатый, взгляд недобрый. А те двое, что убили Витьку, — нечисть.
Саньке стало жутко и боязно одновременно. Страшно. Темнота подвала пугала; и крысы словно перепугались, не слышно частого, еле уловимого топота маленьких когтистых лап. Из-под двери потянуло сыростью, затхлый воздух пробирал до костей. Самое время помолиться, но Санька не знает ни одной молитвы. И почему до этого он не попытал счастья возле церкви? Хотя одну молитву знал бы. Но там все места забронированы, нищие погонят в шею.
— Отче наш, — совершенно неожиданно для самого себя прошептал Санька. — Иже... Еси... Нет, на небеси, что ли... Иже еси на небеси, хлеб какой-то, упаси сродников-благодетелей, всех убиенных... Аминь! Или Омон.
Санька неумело перекрестился, сложив четыре пальца в большую щепоть и отставив мизинец в сторону. Так еще никто не осенял себя крестным знамением. Православные крестятся тремя перстами. Католики — по числу ран на теле Христа — пятью. Санькину душу терзал колокольный перезвон, с каждым ударом вколачивая в грудь испуганного пленника, как гвоздь в гроб, отчаяние. И все смешалось в его голове: корабль-часовня, подвал-трюм, главарь-звонарь, крысы, которые первыми покинули тонущую церковь.
Очередная вечерняя сказка для малышей. «Спокойной ночи, дружок». Кар-кар-кар! — хлопнули черные крылья над головой.
Санька почувствовал головокружение, словно и вправду качнулась плавучая церковь и вот-вот пойдет ко дну.
— Отче наш... — И вспомнил еще одно слово из какой-то молитвы, слышанной им ранее: «Отверзи». Это слово, может, и было хорошим, но сейчас вспомнилось мальчику некстати.
Отверзи...
Как будто сейчас действительно что-то отверзнется — хотя бы вот в этой стене, и корявые руки ухватят Саньку, острые зубы вопьются ему в горло.
Нечисть пропадает вместе с третьими петухами, мальчик знал об этом, но пока его коснулись только воображаемые крылья черного ворона и тревожное карканье мрачной птицы.
Глава 12
41
Диспетчер железнодорожной узловой станции Курени Летягин несколько раз порывался рассказать настоятелю Свято-Петрова монастыря о своей нелегкой работе. Особенно когда бывал навеселе.
На станции Курени не было ни локомотивного, ни вагонного депо, но имела место небольшая электростанция. Прибывающие на станцию грузовые составы диспетчер подавал на сортировочную горку, с которой вагоны скатываются под воздействием собственного веса; оператор лишь переводит стрелки на тот или иной путь.
Да что там говорить, много интересного было в работе Летягина. Хотя бы сама диспетчерская, табло, на которое нанесены схемы перегонов участка. Хотелось диспетчеру силком усадить рядом с собой хмурого настоятеля и поднять тому настроение путем нажатия всего двух кнопок — в начале и в конце маршрута состава, и все стрелки, входящие в маршрут, автоматически переведутся.
Вот так.
Настоятель раз пять или шесть попадал на Летягина, когда приходил на станцию, чтобы позвонить в город. Диспетчер любезно предоставлял ему соседнюю комнату с телефоном, а сам возвращался за пульт. Вот и сейчас он открыл дверь своим ключом и указал рукой на массивный телефонный аппарат.