— Почему же, зрение у меня хорошее.
— Тогда в чем дело? Что, Авдонин в коме? Он не реагирует на внешние раздражители? Находится в реанимации?
Марата не смутили вкрадчивые интонации следователя, и он настоял на своем:
— Пока я не буду знать темы разговора с больным, вы его не увидите.
Несколько секунд в кабинете висела абсолютная тишина. Казалось, невыспавшийся Аксенов даже не дышит; только где-то в глубине ушных раковин следователя слышались какие-то щелчки и шуршание, словно кто-то водил шариковой ручкой по барабанным перепонкам.
— Хорошо, — наконец сказал он. — Я хочу поговорить с Авдониным о его попутчике.
— Конкретнее, пожалуйста.
— О девятилетнем мальчике. — Аксенов удивлялся дерзости врача и своему терпению. Незаметно для себя он опустился на стул.
— Все равно для меня это ничего не значит. Пожалуйста, назовите несколько начальных вопросов. Если я сочту их неприемлемыми — прошу меня извинить.
— А если они окажутся приемлемыми?
— Тогда я дам вам знать, что вы можете задать следующий вопрос.
— Вы хотите сказать, что будете присутствовать на допросе?
— На допросе — нет. Во время беседы — да.
— Хорошо. Во-первых, я хотел бы спросить у... больного, разговаривал ли он с мальчиком или нет. Если да, то на какую тему.
— Чем вызваны эти вопросы?
— Интересами следствия. Во многом или нет, не знаю, но часть вины за дорожно-транспортное происшествие лежит на вашем пациенте. Если не вся вина целиком.
— Вы знаете, что ДТП произошло как раз в том месте, где погибли жена и дочь Авдонина?
Аксенову захотелось подарить свое удостоверение Марату.
— Вы хотите сказать, что он теперь намеренно сажает детей, чтобы их убилось как можно больше? Он что, ваш пациент, действительно до такой степени ненормальный?
— Вы не похожи на следователя.