— А к нам, Коля, как ты уехал, дружки твои милиционеры приезжали. На черной «Волге» к усадьбе подкатили. Старшим у них майор был. Фамилию назвал, да я забыл.
Горшков насторожился, переспросил:
— Милиционеры, говоришь? И что им надо было?
— Да кассеты, что ты за иконы положил.
— Кассеты?
— Ну да! Старшой с ходу и сказал, что ты рыбалку с Тихоном снимал, должен был передать пленку, но исчез. Я им сказал, что ты уехал. Они переглянулись, а майор к кассетам вернулся и вежливо так попросил, не мог бы я передать ему эту пленку? Ну, что, я и отдал кассеты эти! Они уехали довольные, пузырь оставили!
Николай сплюнул на траву возле крыльца:
— Так ты отдал кассеты?
— Отдал, Коля, а что?
— Да ничего! Кто тебя просил лезть не в свои дела? Ты их прятал, чтобы отдавать?
— Не надоть было?
— Эх, батя, батя! Ну кто тебя просил…
— А че, в них что-то важное было?
Колян махнул рукой:
— Теперь уже об этом говорить нечего! И ведь хотел у Тихона спрятать, но посчитал, дома надежней будет. Вот и вышло надежней! Ладно, чего теперь об этом?
Закурив, Горшков вышел из дома. Направился к Тихонку. Проходя мимо усадьбы Володина, увидел жену Карасика.
Та ухмыльнулась, поклонившись:
— С возвращением, участковый, глаза б мои тебя не видели!
Николай остановился:
— Ты чего рычишь, Нинка?