— Знаю!
— Тогда давай, Коль, иди! Удачи вам!
— Прощайте, товарищ старший лейтенант! Я вас никогда не забуду!
— Давай, давай!
Колян повернулся и, смахивая вдруг набежавшие слезы, побежал догонять отряд.
Услышав раскаты взрывов, слившихся в монотонный грохот, они поняли, ЧТО произошло. Но надо было идти.
Колян, увешанный магазинами с патронами, неся пулемет на плече, угрюмо плелся сзади. В нем кипела ненависть к врагу, безмерная жалость к тем, кто навечно остался на высотах. Злость на себя. По сути, их выбили с опорного пункта, заставив отступить, и без разницы, что сражался против них противник, многократно превышающий роту по численности. Факт оставался фактом, и Николай испытывал чувство стыда. Ничем не обоснованного и незаслуженного позора.
Вскоре Шах по одному ему известным признакам обнаружил преследование. Это означало, что их рано или поздно настигнут боевики. И тогда что? Последний бой? Значит, надо останавливаться и готовиться к нему. Или продолжать движение, но в этом случае кому-то предстояло остаться здесь и прикрывать отход. Остаться на верную смерть. Тут уже без вариантов! Шах подозвал Горшкова:
— Ты вот что, Николай, оставь пулемет и веди людей дальше. Вот карта, здесь обозначен маршрут.
Колян усмехнулся:
— Ага! Если бы я еще че понимал в твоей карте. Я точно уведу отряд куда-нибудь, как Сусанин, в натуре. К тому же ты, Шах, ранен. Нет уж, веди ребят, как вел. А останусь я! Ты мне только пару гранат дай. И помоги позицию выбрать. Ты ж бывший дух, у тебя опыта не ровня мне.
Чеченец после недолгих раздумий согласился. Вместе они оборудовали основную и запасную позиции, отряд ушел, а Николай остался. Устроился в ячейке, разложил рядом магазины — пять штук по сорок патронов. Закурил. Думать ни о чем не хотелось.
Вдруг из балки, куда ушли раненые, послышалось движение. К его позиции кто-то явно приближался с тыла. Человек или зверь? Хотя какой к черту зверь, после такой канонады? Значит, человек? Но кто? Колян резко развернул пулемет. Звуки шагов доносились уже отчетливо. Только они, эти шаги, были неуверенными… или крадущимися?
— Колян! Не стреляй! Свои!
Горшков в изумлении воскликнул:
— Твою мать! Ты откуда взялся?
Николай, конечно, сразу узнал голос своего друга. Шел Ветров хромая. Отсюда и неуверенная, нетвердая походка. Константин приближался, держа в одной руке автомат, другой опираясь на самодельный костыль. За пояс заткнуты два магазина. Ветров решил принять последний бой вместе с другом, обрекая и себя на верную гибель. И сколько ни гнал его от себя Николай, Костя был неумолим.
Боевики появились минут через двадцать. Колян попытался посчитать бандитов, но духи все выходили и выходили из-за поворота, а головной боевик был практически под самым стволом пулемета Горшкова. Медлить больше нельзя. Колян прицелился и короткими очередями ударил по колонне, начиная с впереди идущего и далее вглубь. Он сделал это так быстро, что первые восемь моджахедов молча уткнулись в землю. Замешательство оставшихся в зоне обстрела позволило Николаю выбить еще несколько бандитов. Остальные, очухавшись, поспешили назад, за спасительный поворот. По Горшкову не выпустили ни одного патрона. Но он обнаружил себя. К тому же несколько духов все же прорвались в мертвую для пулемета зону. И тут ударил Костя, обескуражил бандитов, они прижались к скале. Николай чувствовал, что враг под ним и наверняка готовит подлянку. Он выдернул кольцо предохранительной чеки гранаты и метнул вниз. Сам же вскочил и прыжком перелетел на запасную позицию, под длинную, отвлекающую противника очередь друга. Снизу раздался взрыв и вопли. Со своей новой точки Колян увидел, что там, куда он бросил гранату, на камнях корчатся бандиты. Он стал перезаряжать пулемет и, неловко повернувшись, почувствовал сильную боль в боку. Увидел, как из рукава вытекает кровь. Но заниматься раной не было времени. Колян открыл огонь по склону, откуда, уже обходя бойцов пятой роты, заходило несколько боевиков. В них стрелял и Константин. Коля развернул пулемет на поворот, и тут пулей обожгло руку, следом удар в плечо. Николай хотел поправить РПК, но рука не слушалась.
Поняв, что друга задело серьезно, из кустов выскочил Костя. Он прыжками, отталкиваясь неповрежденной ногой, перескакивал от валуна к валуну, отвлекая противника от товарища, стреляя очередями по два-три патрона.
Колян видел врага. Кое-как установив пулемет, открыл огонь, но РПК на половине очереди захлебнулся. Кончились патроны. Николай с трудом вставил пятый, последний магазин. А бандиты все наступали, они, казалось, были везде, и стреляли, стреляли, стреляли. У Коли закружилась голова, рана сильно кровоточила. Он терял кровь, а с ней и силы. Превозмогая головокружение и подступившую тошноту, Горшков выбрал цели и не спеша, методично стал посылать во врага очередные порции свинца. О том, что и в последнем магазине патроны тоже вот-вот кончатся, Колян не думал. И когда пулемет умолк, он здоровой рукой отбросил его от себя. Где-то сбоку вскрикнул Костя, автомат замолчал. И его достали бандиты! Горшков вытащил гранату, зубами выдернул кольцо, сжал в руке свое последнее оружие, глядя, как к нему приближается враг. Глаза начала затягивать пелена, и остальное он видел словно сквозь сон. Приближающиеся боевики вдруг стали падать на камни, усилился автоматный огонь, послышался отборный русский мат. Мимо пробежали солдаты в голубых беретах. Разум все более затуманивался, слабели пальцы. Еще немного, и он не удержит чеку, но вдруг чья-то сильная рука крепко сжала его ладонь. Шах аккуратно извлек гранату, обезвредил ее, быстро и профессионально раздел и перевязал Коляна, поднял на руки: